«Теперь ты можешь говорить», — промолвил Звездный Жеребец в мыслях Дины.
— О чём? — вопрос содержался внутри утверждения, ответ на него — внутри вопроса.
«Ну тогда не говори, только восхищайся и радуйся».
И Дина радовалась, восхищалась и узнавала так, как никогда в жизни.
Утром они расстались. Снова умываться и завтракать, снова матушка бегает по делам и друзьям и снова — одиночество. Иногда в доме, чаще — во дворе под большой нескладной березой, сидя в кресле или на расстеленном одеяле. Дина рассматривает там бумажные иконки: Богородицы Сицилийской с клеймами — ликами апостолов и Власия Севастийского, где в таких же круглых медальонах изображены те быки, коровы и лошади, которых лечил святой. Сицилийской — Севастийский рифмуются в уме, картинки сливаются в глазах, и просит девушка обоих сразу. Если не с кем вести беседу и играть.
А играли с ней не так уж и часто. Девушка скоро поняла, что новый друг приходит только когда становится жарко и земля чуть мреет, колышется прозрачным видением. В эти мгновения кажется, что в одной точке совместились целых два мира: наш обыкновенный и тот, неведомый, где звери ведут умную беседу, на Луне пасутся табуны белорожденных кобыл, а от Большой и Малой Медведиц исходит запах свежескошенной травы. И оттуда, с этих вольных выпасов, спускается к ней ласковый призрак, милый дуэнде.
Но куда чаще это происходило ночью. Вдвоём и воедино они скакали по седым, выжженным луной полям, спускались по самым жутким осыпям и взбирались на самые крутые склоны. Дину познакомили кое с какими дивами: Старец показался ей чуточку брюзгливым, Дракон был глуповат и неповоротлив, чисто допотопный ящер, и оттого добродушен, Радуги, по словам прочих, на редкость умны — однако могли разговаривать только символами.
— Мы уже долго дружим, а я не знаю твоего имени, — сказала она коню после того.
«А как твоё истинное имя? — с хитрецой спросил он в ответ. — Не скажешь — сам догадаюсь. Что-то вроде Верховая или Вершинная. Да ладно — прячься. Не стоило бы и мне открывать своё, но так и быть: Пломбир я. От Полётного и Лебеди. Смешно?»
— Ой, нет. Такое… вкусное прозвище. Прелестное, прохладное, совсем как твоя шкура.
«Влепили ребёнку в племенную книгу что на очереди стояло. До меня у папы с мамой родился Пламень, после меня — Плёночка. Зато все мы трое — одинаковые призёры и медалисты, прикинь».
Как-то днем вместо ма Арвиль или Пломбира пришёл полузнакомый мужчина — из тех самых конных друзей. Георгий Гаврилович. Худощавая фигура, выгоревшие волосы, симпатичное лицо: щёки в узких длинных морщинах, простодушный и одновременно мудрый взгляд много повидавшего старика.
— Диночка, ты не волнуйся, всё, в общем, благополучно, — начал с порога. — Равиля Идрисовна решила спаломничать к Шатрищу, попросить тебе здоровья. Там многие русские бабы вообще путь на коленях проползают, вот и она решила. А у неё мениск не в порядке уже давно. Спортивная травма. Покатилась по камням вниз — и перелом. Лежит теперь в Лисках на растяжке, ждёт операции и волнуется за тебя.
Дина ухватилась за подлокотники, приподнялась, он подскочил, поддержал за спину:
— Пока она будет там, мы о тебе позаботимся. Всего-то и надо, что еду приносить да обстирывать, верно?
На самом деле все они — жена Георгия Гаврилыча, подруга жены и многие другие — отдавали девушке всё дневное время, которое оставалось от работы и визитов в больницу. Георгий даже ночевал в соседней комнатушке и вёл себя очень тихо, даже скрытно: может быть, полагал неловким составлять компанию незамужней девице. Так что коню это не мешало — ночные катания продолжались по-прежнему.
А днём старый знакомец развлекал Дину иначе: историями из той маминой жизни, которой был свидетелем. То и дело сбиваясь на некую забавную старомодность в выражениях.
— Вот вы, Диночка, знаете, какая у мамы была основная специализация?
— Зооинженер по коровам, овцам и лошадям.
— С этаким крестьянским и зоологическим оттенком, значит. А ведомо ли вам, что всех таких инженеров смешанного профиля всенепременно обучали ещё и верховой езде? Она этим хвалилась?
— Нет.
— Понятно… До преобразования то был институт коневодства, а после — только факультет. Мы с ней на самый стык попали. Сначала готовили из нас узких специалистов, потом — чрезмерно широких. Первый курс тренировался на ипподроме, второй — в Конь-Колодезе с дончаками, а третий уже зарабатывал дипломы операторов машинного доения. Весь, кроме вашей мамы. В ней прорезался талант всадника. Она и до Тимирязевки призы юниоров брала, и за честь академии не однажды стояла. Сразу после пятого курса её включили в нашу сборную — и за рубеж. Собственно, во втором составе и ещё ветеринаром по совместительству. Это потом оформили всё как обмен опытом. Времена тогда тоже ломались.