Вы примите ее и стекляшками слез во взглядеВызвоните дни бурые, как антрацит.Вам любовь дарю - как наивный ребенок любимому дядеСвою сломанную игрушку дарит.
И внимательный дядя знает, что этоСамое дорогое ребенок дал.Чем же он виноват, что большегоНету,Что для большегоОн еще мал?!
Это вашим ладоням несу мои детские вещи:Человечью поломанную любовь о поэтину тишь.И сердце плачет и надеждою блещет,Как после ливня железо крыш.
Март 1919
РАССКАЗ ПРО ГЛАЗ ЛЮСИ КУСИКОВОЙ
Аквариум глаза. Зрачок рыбешкой золотой.На белом Эльбрусе глетчерная круть.На небосклон белков зрачок луною,Стосвечной лампочкой ввернуть.
Огромный снегом занесенный площадь,И пешеход зрачка весь набекрень и ницВ лохани глаз белье полощет.Паркеты щек подместь бы щеткою ресниц.
Маяк зрачка на бельмах волн качайся!Мол носа расшибет прибой высоких щек!Два глаза - пара темных вальса.Синдетиконом томности склеен зрачек.
Раскрылся портсигар сквозь ширь ресницы,Где две упругих незажженных папирос.Глаза - стаканы молока. В них распуститьсяЗрачку как сахару под ураган волос.
Глаза страницей белой, где две кляксыИль паровоз в поля белков орет.Зрачки блестят, начищенные ваксойЗрачки - вокзал в веселое перед.
Март 1919
ОДНОТЕМНОЕ РАЗВЕТВЛЕНИЕ
Знаю. Да. Это жизнь ваша, словно стужаВас промерзла на улицах снегом крутящихся дней.Вы ко мне ворвались, оттирая замерзшие уши,И присели к камину души, розовевшей теплынью своей.
И любовь мою залпом, как чашку горячего чая,От которого всклублялись мои поцелуи, как пар,Словно чашку горячего чая,Выпили, не замечая,Что угаром рыдал золотой самовар.
Обожглись и согрелись,Ваши щеки победноЗазвенели восточною первой зарей.Вы согрелись.Готовы болтать вы со мной!Так послушайте: мне этот холод неведом,Но порой,Я расплавлен духотой,Духотой.
И тогда погрустневший и тихозаботный,И в Евангелье женских ресниц увлеком,Из звенящего тела, как из чашки, пью чай мой холодныйНеторопливо, глотая глоток за глотком.
Этот чай утоляющий, будто нежное слово,Этот чай - цвета ваших кудрей он, и в немУзкой струйкою сахара - сладость былого,И, как запах духов ваших, грезящий ром.
Декабрь 1917
ПРИНЦИП ИМПРЕССИОНИЗМА
В обвязанной веревкой переулков столице,В столице,Покрытой серой оберткой снегов,Копошатся ночные лицаЧерным храпом карет и шагов.
На страницахУлиц, переплетенных в каменные зданья,Как названье,Золотели буквы окна,Вы тихо расслышали смешное рыданьеМутной души, просветлевшей до дна.
...Не верила ни словам, ни метроному сердца,Этой скомканной белке, отданной колесу!..- Не верится!В хрупкой раковине женщины всего шумаРадости не унесу!
Конечно, нелепо, что песчанные отмелиВашей души встормошил ураган,Который нечаянноСлучайноПоднялиЗаморозки чужих и северных стран.
Июльская женщина, одетая январской!На лице монограммой глаза блестят.Пусть подъезд нам будет триумфальной аркой,А звоном колоколов зазвеневший взгляд!
В темноте колибри папиросы.После января перед июлем,Нужна вера в май!Бессильно свисло острие вопроса...Прощай,Удалившаяся!
Февраль 1915
ПРИНЦИП ПЕРЕСЕКАЮЩИХСЯ ОБРАЗОВ
Это я набросал вам тысячиСлов нежных, как ковры на тахтах,И жду пока сумрак высечетВаш силуэт на этих коврах.
Я жду. Ждет и мрак. Мне смеется.Это я. Только я. И лишьМое сердце бьется,Юлит и бьется,Как в мышеловке ребер красная мышь.
Ах, из пены каких-то звонков и материй,В запевающих волнах лифта невдруг,Чу! Взлетели в сквозняк распахнуться двери,Надушить вашим смехом порог и вокруг.
Это я протянул к вам руки большие,Мои длинные руки впередИ вперед,Как вековые веки Вия,Как копьеСвоеДон-Кихот.
Вы качнулись, и волосы ржавые двинутьсяНе сумели, застыв, измедузив анфас.Пусть другим это пробило только одиннадцать,Для меня командором шагает двенадцатый час.
Разве берег и буря? Уж не слышу ли гром я?Не косою ли молний скошена ночь?Подкатилися волны, как к горлу комья,Нагибается профиль меня изнемочь.