Бампером своего огромного джипа, белого, грязного, мордатого, я задела ярко-синюю чисто вымытую малышку «Оку»… Миниатюрное авто остановилось. Я, разумеется, тоже, и ждала, пока незадачливый водитель выйдет из своей машины. Мне-то что — у меня все застраховано по самые уши. Машину подарил нам с Ваней наш мастер программ по переделке жизни и ее продлению до полной бесконечности, а страхую ее раз в год я сама. Вот уже третий раз отдаю около полутора тысяч долларов, чтобы в случае чего не отдать пять.
Из «Оки» вышел мужчина приблизительно моих лет, в легкой ярко-желтой куртке и, обойдя свой автомобиль, покачал головой — вмятина на его крыле получилась приличная. Потом он подошел к моему окну. Я приветливо кивнула, опустив полностью стекло.
— И что вы скажете? — показал он на вмятину.
— Мигать надо, когда поворачиваете, вот что я скажу, — миролюбиво ответила я, глядя на него и понимая, что я знаю этого человека, причем очень хорошо. Только… только не знаю, откуда… — И не поворачивать в неположенном месте…
— А я не мигнул? — почти утвердительно спросил он, тоже заинтересованно разглядывая мое лицо.
— Не мигнули, — подтвердила я. — И решили поворачивать на сплошной линии.
Я все смотрела на незадачливого хозяина «Оки», пытаясь вспомнить, где же я его видела раньше. До невозможности знакомое лицо. Сосед… Нет, не сосед… Что-то из прошлого… Как зовут, убей, не помню… Интересно, может, он меня вспомнит?
— Да я забыл, что мне в магазин надо. А тут разворот так далеко…
— Ну, ясно… Так что, милицию будем вызывать или обойдемся?
Он вздохнул.
— Настена… Коростылева. Ну, тебя не узнать. Хотя в общем ты такая же… А я — Каштанчик. Лева Каштанов. Не узнала?
— Левка!
Ну конечно же, это был Левка Каштанов, одноклассник, мы с ним десять лет учились в одном классе. Просто к сорока годам все так меняемся…
— Настена… — Он опять вздохнул, посмотрел на мою машину, потом на свою. — Ты, небось, вся застрахована?
— Ну да, — сдержанно ответила я.
Мне совершенно не хотелось вешать на свою страховую компанию чью-то безалаберность. Одно дело, если виновата я. Но я так стараюсь, чтобы не нарушать…
— Не включил я поворотник, говоришь, да? Я часто не включаю… Слушай, давай отъедем. А то народ уже начал собираться…
Действительно, мы перегородили и без того узкую дорогу, и машин семь-восемь с трудом пробирались по половинке оставшейся полосы. Мы отъехали дальше, и я попросила Ваню:
— Ванюша, я встретила одноклассника… Выйди тоже из машины, подыши, пока мы поговорим, хорошо?
— Ты его не встретила, а врезалась в него, — недовольно проговорил Ваня.
Я прекрасно знала — он недоволен тем, что я собираюсь разговаривать с незнакомым мужчиной. Ваня терпеть не может, если в нашей жизни появляется кто-то, хоть чем-то похожий на возможного соперника. Не Ваниному папе, а ему самому. Мама принадлежит Ване, полностью, до конца. «Ты моя, ты не своя» — придумал он как-то милую фразу и с тех пор ее с удовольствием повторяет. Цена этой детской узурпации давно известна: когда малыши, вырастая, вдруг резко высвобождаются из кокона маминой опеки и любви, делая нестерпимо больно растерянной мамочке и тут же теряясь во враждебном, незнакомом мире, где все оказывается несколько иначе, когда тебя больше не держит надежная мамина рука. Поэтому я всячески стараюсь не потакать Ваниному трогательному эгоизму.
— Ванюша, выходи. Заодно посмотришь, сильно ли я врезалась. Расскажешь потом всем: бабушке с дедушкой, папе…
Левка уже стоял на тротуаре и ждал, пока выйдем мы с Ваней. Я мимоходом отметила, что он вполне прилично выглядит — ни сильных залысин, ни мешков под глазами, ни огромного живота…
— Что смотришь? — усмехнулся он. — Наверно, думаешь, Левка совсем неудачник, если гоняет на «Оке»?
— Да прямо! Я смотрю, сильно ли ты постарел, и как раз думаю, что не очень. Всегда страшно встречать одноклассников, которые плохо выглядят. Сразу думаешь — вот, наверное, и я такая же. Возраст ведь тот же.
— Так ты же была самая младшая в классе, — засмеялся Каштанчик.
— Ага… на полгода… Когда-то это было большой разницей в возрасте.
Слушай, да и не так уж сильно бок помят… — деликатно заметил Левка, разглядывая свой аккуратный автомобильчик. — Да я, знаешь, как задумаюсь… У меня вообще-то у самого хорошая машина была… Разбил в прошлом году. «Форд», не самый новый, правда… Вот я на нем и подрезал одного Шумахера. Сам еле жив остался. Выплачиваю ему теперь, потому что там тоже я виноват был, задумался, не заметил, что светофор повесили… Всю жизнь там езжу, никакого светофора отродясь не было… — Левка засмеялся, я же покачала головой, радуясь, что с таким водителем не лоб в лоб встретилась. А он продолжал: — «Форд» мой, говорят, и не починить. Стоит в гараже — весь всмятку. Надо собраться с духом да на свалку оттащить. Вот купил на первое время малолитражку… Мне Нельку мою надо на чем-то возить. Не в электричке же ей, бедной, трястись на дачу…
— Ясно, — кивнула я. Значит, Левка наконец женился. Сколько я помнила, девчонки всегда говорили, что он самый последний из класса все в холостяках ходит, весь в науке. Некоторые успели уже и по второму разу жениться и развестись, а Каштанчик только все собирался и вот, выходит, собрался. — А чем ты вообще занимаешься? Ты же, кажется, физтех заканчивал?
— Ну да… Заканчивал… Занимаюсь… — Левка закинув голову, взъерошил волосы и улыбнулся. — Настена! Такой у меня проект сейчас!.. Э-эх! Рассказать — не поверишь! Если нормально сделаю и продам… Вот по такой суперинвалидке смогу всем нашим учителям подарить на следующий Новый год!.. — Он кивнул на свою «Оку».
Я заметила, что в глазах его появился характерный блеск, предшествующий у мужчин рассказам о том, как надо правильно ловить карася или чем отличается карбюратор от инжектора, или же — и это самый страшный для меня рассказ — как прошла последняя футбольная игра наших с голландцами…
— Да ладно… — Я краем глаза посмотрела на Ваню, скучающего рядом. Что ж, так и нет никого вокруг, ни одного нормального мужчины, на которого можно показать и сказать сыну: «Вот, Ванечка, смотри, какой он молодец, какой хороший человек, умница, труженик, порядочный… Не пьет запоями, не дерется, не меняет жен к каждым майским праздникам, не ворует, не наживается на бедах и слабостях людских, не лентяйничает, не болтает, не сплетничает, не завидует чужому успеху, не носится полжизни с наполеоновскими планами и невыполнимыми прожектами, забывая при этом смотреть на светофоры и дорожные знаки…»
— Правда-правда! Вот расскажу тебе, сама скажешь…
Я вежливо ответила Левке, думая при этом, что встречу одноклассников пора сворачивать:
— Молодец, весь в науке, значит…
— Ну да… А ты?
— Я занимаюсь дизайном и ращу Ваню. Вот сейчас думаю, выходить ли замуж за его папу или нет.
Сама не знаю, зачем я это вдруг сказала. А Левка неожиданно заинтересовался:
— Да-а? И что? Сомневаешься? Есть варианты?
— Ох, Лёв, да не то слово! Наш папа сам по себе — вариант… В том смысле, что у него семь пятниц на неделе…
— То есть ты не можешь решить, как тебе поступить, точно? — продолжал допытываться Левка.
Я почувствовала в его любопытстве какой-то особый интерес.
— Не могу. А что?
— Слушай, Настен… Ты понимаешь, я ведь… Сейчас я тебе все объясню. А вы вообще куда ехали?
— Вообще — с дачи домой. Почти уже приехали.
— Да? А я тут тоже недалеко живу… Не хочешь зайти ко мне в гости?
Я посмотрела на Ваню и представила, как он весь истоскуется в гостях.
— А у тебя дети есть? — спросила я Каштанчика.
— Дети? — почему-то засмеялся он. — Детей нет.
— Ну, тогда Ване будет очень скучно. Да и устал он… Да, Ванюша?
Ваня ужасным взглядом посмотрел на Каштанчика и отвернулся, прижавшись ко мне.