– Кодовое название операции в Албуфейре?
– "Алфоррека", – прозвучал из маленького громкоговорителя голос Элис.
– Весьма эрудированно, – заметил я, обращаясь к Доулишу. Алфоррека – португальское название морского животного, которое у нас именуют «португальский кораблик».
Доулиш улыбнулся и снова нажал кнопку, чтобы передать Элис то, что я сказал. Потом он повернулся ко мне.
– Мы сворачиваем операцию «Алфоррека». Мне нужен твой отчет министру к утру. Специальное распоряжение правительства.
– Не выйдет, – отрезал я.
– Я что-то тебя не понимаю. – Доулиш глянул на меня поверх очков.
– Оно еще не закончено. Мне нужно очень многое сделать.
Доулиш демонстрировал явное раздражение.
– Возможно. Но от тебя не требуется продолжения. Завершенность – это просто состояние ума.
– Точно так же, как вмешательство на высоком уровне – тоже состояние ума. Я отправлюсь туда в свое личное время и проведу там свой отпуск.
– Будь же благоразумным! – воззвал мой начальник, изобразив упрек. – Что не так?
Я вынул из кармана пачку фотографий – двадцать три страницы из личного дневника мистера Смита. Большинство страниц заполняли неразборчивые записи, непререкаемое право занятых людей – плохой почерк; записи о встречах; аккуратные записи мелких доходов, подлежащих налогообложению. Ссылка на ВНВ касалась продажи каких-то неопределенных товаров. Упоминалось несколько счетов в швейцарских банках.
На одной странице, однако, значилось нечто более определенное:
«Скажи К., – писал он, – ПОСТРОЙКА ДОСТАВИТЬ ВСЕ СЕМЬ ОДИН ДОКУМЕНТЫ БАРОНЕССА ЗАЙЯТ РЫЧАГ».
Стояла подпись: «Ксист».
Я счел бы это бессмыслицей, если бы раньше не обратил внимание на слова «Моринг и Нил» на другой странице. Я попросил ребят разыскать коммерческий код «Моринг и Нил», пока сушил отпечатки. Теперь я сообщил об этом Доулишу.
– Это означает «организация химических опытов», затем «товары должны быть поставлены», потом «цена семь тысяч сто фунтов» и «доставь документы». «Баронесса» – не что иное, как «Опасайтесь», и дальше «не упоминать». «Зайят» и «Ксист» – пустые слова для частного употребления. «Ксист» явно подпись Смита.
Я подождал, пока Доулиш полностью осознал важность прочитанного. Он раскачивал своим кисетом для табака, как лассо.
– Смит послал К. (вероятно, это Кондит) на семь тысяч фунтов лабораторного оборудования, – продолжал я, – думаю, что для экспериментов по таянию льда. «Документы» относятся к штемпелю для изготовления соверенов (ближе никакого кодового слова нет). «Зайят» – это я. Смит пишет, чтобы меня остерегались.
– Догадываюсь, что он чувствует. – Доулиш торжественно снял очки, вытер лицо большим белым платком, снова надел очки и перечитал запись. – Элис, – позвал он наконец по внутренней связи, – зайди, пожалуйста, немедленно.
Как заключил Доулиш, все это могло быть случайным совпадением. Но все совпадало в не очень хорошую сторону. Зачем Смиту финансировать лабораторию в таком отдаленном месте? Было бы гораздо менее подозрительно сделать это в Лондоне. Доулиш, кроме того, считал, что я несколько перегибаю, читая слово «документы» как «штемпель».
Отдел Доулиша непосредственно подчинялся правительству.
Вот почему старику так не хотелось вступать в конфликт с членом кабинета, очень могущественным членом кабинета.
Наконец после четырех чашек растворимого кофе он откинулся на стуле и произнес:
– Я уверен, что ты полностью ошибаешься. – Старик смотрел в угол потолка. – Уверен, – повторил он. Элис поймала мой взгляд. – И поэтому, – он сделал паузу, – из этических соображений следует продолжить расследование, чтобы защитить доброе имя Смита.
Доулиш произнес это, обращаясь к потолку, и, когда он говорил, я покосился на Элис, и, знаете, у нее слегка приподнялись уголки рта в слабой улыбке.
Я встал.
– Не перебарщивай, – взволнованно замахал Доулиш рукой. – Я могу только на некоторое время оттянуть дела. – И вернулся к бумагам по плану Страттона. – Ты когда-нибудь перестараешься!
Уходя, я слышал, как он ворчал о поручениях правительства. Мне показалось, что ему надоело беседовать с потолком.
Глава 35Самое секретное место
В подвале воздух подогревается и фильтруется. Два вооруженных полицейских в деревянной будке сфотографировали меня «Поляроидом» и подшили фотографии. Большие серые металлические кабины гудели от вибрации кондиционеров. Дальше у деревянных распахивающихся дверей находился еще один пост службы безопасности. Пожалуй, это было самое секретное место в мире. Я спросил мистера Касселя. Потребовалось некоторое время прежде, чем его нашли. Он приветствовал меня, расписался в журнале и провел внутрь святилища.
По обе стороны от нас возвышались шкафы высотой в десять футов, и через каждые несколько шагов мы обходили лестницы на колесиках или офицеров Архивного управления, работавших с серьезными лицами.
Потолок представлял собой сложное переплетение труб. В некоторых зияли маленькие отверстия, в других – более крупные; система пожарной безопасности была совершенной и всесторонней. Мы вошли в низкое помещение, похожее на машинописное бюро. Перед каждым работником стояла электрическая пишущая машинка, телефон с большим циферблатом вместо наборного диска и аппарат, похожий на каретку пишущей машинки.
Каждый документ, поступающий из сети коммерческого шпионажа, перепечатывается людьми в этой комнате. Документ печатается на специальной ленте и на тепло– и водостойкой бумаге. Старший служащий, следящий за работой, сравнивает оригинал с изготовленной копией, ставит в углу печать, и оператор вставляет его в маленькую машинку, которая режет его на мелкие кусочки. Уничтожение оригинала защищает источник информации.
Я видел, как один из печатающих остановился, взял телефонную трубку и поговорил по телефону. Начальник подошел к нему, и они вместе сличили копию с оригиналом. Оператор объяснил, что он поправил и почему не беспокоил начальника с другими документами. Эти «клерки» – высшие чины в службе разведки.
Контролер захватил угол бумаги инструментом вроде щипцов, и они отправили оригинал в резательную машину. Оба – оператор и контролер – держали бумагу над резательной машиной и вместе заправляли ее туда. Никакой спешки. Спокойная рутинная работа.
Офис Кевина Касселя представлял собой кабину со стеклянной стеной, куда пришлось подниматься по крутой деревянной лестнице. Оттуда виднелись груды сложенных документов. Там и тут возвышались кирпичные колонны, на которых висели ведра и огнетушители.
– Привет, моряк! – приветствовал меня Кевин.
– Слухи расползаются, – ответил я.
– Да, – кивнул Кевин. – Правительство обещало нам, что мы будем первыми людьми, получающими информацию после колонки Уильяма Хики. Ты поправился, старый сукин сын! – Он указал мне на потертое зеленое гражданское кресло и улыбнулся выжидающе. Лунообразное лицо Кевина казалось слишком велико для его короткого, тщедушного тела, и оно увеличивалось еще длинным пробором. – Ты к нам являешься первый раз с тех пор, как Чарли Кавендиш... – Он не закончил фразу. Мы оба любили Чарли.
Кевин молча поглядел на меня.
– Кто-то подложил гранату под «фольксваген», как я слыхал.
– Да, – ответил я. – Кто-то из группы Рутса.
– Будь осторожен, – предупредил Кевин, – они могут обозлиться.
– Они гнались за металлической канистрой, не за мной.
– Это похоже на последние слова! Я все же стал бы на твоем месте носить сейчас бронежилет.
Он сунул руку в свой зеленый твидовый пиджак, достал записную книжку и старую самопишущую ручку.
– Ты не можешь сказать мне кое-что и сразу забыть об этом?