— Да нет!.. Все не так. Дело в том, что до сих пор Карин серьезно не занимался живописью… Что-то ему мешало… Ну, Ван Гог тоже стал серьезно заниматься живописью в двадцать восемь лет. А Поль Гоген… Так вот, когда в эту весну посыпались картины одна за другой, она растерялась. Она поняла, что с мужем происходит нечто невероятное…
— Ну, да, она выходила замуж за обычного инженера. А тут однажды вечером домой явился гений… Как с ним говорить? О чем? Она, привыкшая себя считать пусть не состоявшейся, но актрисой, должна была непременно уйти в тень… То есть, пока у него все было плохо, картины скупали за бесценок, она диктовала свои условия, предъявляла претензии, требования… И вдруг — неожиданное крушение всех иллюзий.
— Что-то в этом роде…
— Так вот почему ни у одной из картин нет названия. Он еще сам не был уверен… А я думал, почему картины не подписаны? Откуда такая застенчивость у художника? Наше время, по-моему, не страдает застенчивостью. А красивое, как и талантливое, редко бывает несовременным.
— Ты не сваришь кофе?
— Поедем ко мне? Пообедаем?
— Какой обед? Глубокая ночь. Так я в не позвонил на дачу.
— Я сделаю яичницу с сыром. Сыр у тебя есть?
— По-моему, есть в холодильнике.
— А ты будешь?
— Нет, Олег. Я выпью крепкий кофе со сливками.
— Между прочим, наш Карин очень смахивает на Дон Жуана. Раздает телефоны направо и налево.
— И правильно поступает. Многие женщины не прочь увидеть в своем возлюбленном скрытого Дон Жуана.
— И все же, все же, все же… Психологических неясностей становится все больше.
— Тебя это удивляет?
— Да нет.
— Жизнь уже навсегда вырвалась из привычного логического кольца. Наше мышление бродит по лабиринтам неизвестного, в наши отношения уже не подчинены той логике, где можно все легко объяснить…
— Держу пари — сейчас мы услышим передачу на нашу тему. — Олег включил транзистор:
…Нет, нет, нет, нет — мы хотим сегодня,
Нет, нет, нет, нет—мы хотим сейчас…
Тигр захохотал.
— Понимает, что такое современная цивилизация. Все хотят сегодня. — Он погладил зверя.
— Всю жизнь мне приходится иметь дело с пространством, не обозначенным фактами, — сказал Ваграм. — Музыка, живопись, литература, — что в них является большей реальностью — наша повседневная действительность или воображение художника?.. В музыке Баха нет фактов… Но ты ее слышишь. И мир становится тебе конкретно ясен…
— И все-таки я думаю, хотя Вадим Карин и Дон Жуан, а любил он впервые.
— Вот сейчас ты сказал самое главное. Карин до сих пор никого не любил. А когда большой художник влюблен впервые, он видит этот мир таким, каким его до сих пор никто не видел. В его произведениях нет никакой осторожности… Мы столкнулись с тобой с явлением совершенного порядка в искусстве. Но беда в том, что совершенное беззащитно, как ребенок…
— Ты устал?
— Нет… Сваришь еще кофе?.. А что, много философствую? Да?
— Какую ты мне готовишь подножку?
— Я?.. Нет. Эту подножку нам подготовил Вадим Карин своим автопортретом… Все художники старались скрыть от людей свою нежность и ранимость. И старались написать себя суровее и даже более жестокими, чем они были в жизни. Автопортреты Леонардо, Микеланджело, Тициана и поближе к нам Ван Гога, Ренуара, Сезанна, Пикассо. Даже самый нежный из всех великих, Сандро Боттичелли, и тот нарисовал себя хмурым. Были, разумеется, меланхолические, спокойные портреты. Но ни Репин, ни Левитан, ни Тропинин, — никто из них не любовался собой… А Вадим Карин на автопортрете откровенно беззастенчиво влюблен в себя… Ты всмотрись в него — такая глубокая мятущаяся натура. Так себя любить может только очень жестокий человек.
— Но этого жестокого человека уже нет. И давай ему простим самовлюбленность. В конце концов, когда жизнь кончается так трагически, трудно провести границу между самовлюбленностью и иронией по отношению к себе.
— А ты мудрец, Олег… Хорошо, давай поговорим о его смерти. Что тебе известно?
— А ничего. Следствия-то не было… Обыкновенная процедура. Акт о смерти с приложением двух заявлений — врача и Елены Кариной. Вызвали «скорую помощь». Приехал врач. Сделал болеутоляющий укол анальгина. Тут же уехал. Елена Карина хотела посидеть с мужем. Он ее послал на все четыре перекрестка. Она ушла ночевать к подруге. Вернулась утром. А он мертв.
— Все понятно. После ухода врача Карина дала своему мужу с чашечкой сладкого кофе или с чашечкой сладкого чая дополнительную дозу анальгина… Наступила кома… Карин потерял сознание и уже больше не проснулся. Полное алиби. Очень современное убийство…
— Но неужели у тебя нет никаких сомнений, что это было убийство?
— Никаких, Олег, никаких. Это — тяжкое обвинение. Я понимаю, но это бесспорный факт.
— И этот болван врач… Он ничего не помнит и считает, что за сто двадцать рублей у него память блестящая… Он сказал, что у него столько вызовов за вечер, что он успевает только войти к больному и выйти… С ним разговаривали… Такой тип в линзовых очках и с грязным носовым платком… Хотя бы спросил — нет ли у больного аллергии к каким-нибудь лекарствам…
— Поверь, Карина знала, что ее муж аллергик. И была обрадована, когда врач сделал укол… Это ей развязало руки.
— Но, по-твоему, получается так, что у нее уже были приготовлены ампулы с жидким анальгином. И если бы не приход врача… она бы все равно нашла способ угостить аллергеном своего мужа…
— Да. Замысел уже существовал… И обстоятельства этой ночи его только ускорили.
— Как это часто стало встречаться в моей практике, когда очень тесно соседствует случайное и продуманное. И нередко одно от другого почти невозможно отличить… Ведь Карина не профессиональная преступница. Но ей помог случай. В заявлении она пишет, что понятия не имела, что ее муж аллергик.
— Заявление Кариной — ложь. Она все отлично знала.
Богиня всех богинь — Истина в траурном платье. Ваграм отложил эту репродукцию.
— Почему ты ее отложил? — удивился Олег. — Истина — тоже женщина.
— Нет-нет. Это самая последняя работа художника. В ней — предчувствие угрожающих событий. Еще на выставке эта картина помогла мне преодолеть сомнения… Говоря языком математики, у каждого множества есть нижняя грань, которая обязательно является его предельной точкой и ему уже не принадлежит. Следовательно, «Истина», резко отличаясь по философскому замыслу и художественному исполнению от всех остальных картин, является той самой предельной точкой, то есть последней картиной автора… Усек?
— Усек!.. Тогда что же ты отвлекаешься?
— Извини. — Ваграм по-детски смутился.
— Деньги. Опять деньги. Опять богатство. Страх потерять богатство. Боялась, что он разведется с ней.
— Олег, все значительно сложнее. Как раз бросающаяся в глаза банальность истории и путает все карты. Карина понимала, что дело не обойдется без подозрений и обвинений. Люди завистливы. Так ведь бывает, и когда человек вовсе не виноват. А вот ты не задавал себе вопроса, почему Карин почувствовал себя плохо?
— Она сама была удивлена.
— Нет. Она не была удивлена. Если бы она даже не добавила аллергена и Карин умер бы от одной ампулы врача, все равно она — убийца.
— Но сам-то Карин видел, что ему собираются делать укол. Не мог же он забыть, что он аллергик.