— Доги… Родненький, что случилось???
А Доги уже просто воет, длинно и надрывно, пришлось подождать, пока истерика пройдет. Наконец перестал, только всхлипывает да икает. Лери снова спрашивает:
— Так что стряслось-то?
— Это… Это невероятно… Ик, я же… Ик… Видел такое… в этой… в Испанской Школе в Вене и в Сомюре. Все эти… фигуры Высокой Школы, они, то есть белые скакуны выполняли, я когда в первый раз увидел, думал, что в рай попал, красиво так… А тут… А там на них, на конях километры ремней и тонна железа… А тут без ничего, голышом, шмыг…
Лери с досады чуть не сплюнула, но не стала, кротко вздохнула, взглянула на меня. Я стоял в квадратном луче солнечного света, льющемся из витражного окна, и смотрел на них. Поймав её взгляд, я обрадованно вскинулся в песаду. Она кивнула мне и повернулась к Догу:
— Посмотри на Соломона, Дог, ты видишь, что он свободен и на нем нет «километров ремней и тонны железок», и тем не менее он выполняет те же фигуры и элементы Высокой Школы безо всякого принуждения, как те несчастные белые липиццианские скакуны.
— Но почему? Почему такая огромная разница между ними? Между теми конями и Соломоном?
— Разницы никакой нет, Дог. Просто человеку некогда заниматься лошадиными тараканами, разбираться, что происходит у них в головах, это во-первых, а во-вторых… Человеку все-таки страшно довериться лошади и раздеть её, снять с нее уздечку, и правильно вообще-то. При неправильном и неумелом обращении можно сделать немало ошибок, можно навредить и себе, и лошади. Этим делом лучше заниматься профессионалам и тем смельчакам и идиотам, вроде меня, которые решили довериться животному.
— Вы не…
— Я идиотка, Дог, не профессионал, а именно что идиотка, потому что я поставила себя на одну доску с лошадью, другими словами, признаю за ней право выбора.
А на это согласится только идиот.
========== Часть 8. Лошадь и доверие ==========
Сегодня ко мне заглянул гость, крупный серый пес, похожий на волка и окрасом, и характерной «маской» на морде. Его зовут Холмс, он породы шилон или немецкая овчарка старого типа. Пес застенчиво потоптался на входе, робко посматривая на меня, и явно не решался войти. Я доброжелательно хрюкнул, приглашая его заходить и быть смелее, Холмс, смущенно виляя хвостом, вошел, постоял, озираясь и принюхиваясь. Он зашел ко мне из паддока, сам я находился в деннике, и теперь мы с любопытством присматривались друг к другу. Потом, что-то для себя решив, пес подошел ко мне и лег у меня под боком, взглядом спрашивая: «Не прогонишь?». Не прогоню, спи. Я отвернулся и положил голову на соломенную подстилку, пес притих, пригрелся и заснул. Как я понял, он прячется от Бармалея, шебутного и приставучего щенка-сенбернара, которого кто-то из дальних родственников подарил Люпину на день рождения в апреле. Родители мальчика подарку не обрадовались, но что есть, то есть.
Родственничек убрался, а лохматый подарок остался. Помнится, его долго не могли назвать, пока хозяйка не взорвалась по поводу очередных проделок щенка:
— Да что ж ты за бармалей такой?!
Муж услышал и заинтересовался, попросил объяснить, что это за слово, жена смутилась и рассказала, как смогла, что слово бармалей — синоним русскому разбойнику и бандиту.
Муж подумал и внезапно решил, что ему нравится это слово, а кличка Барм прямо-таки создана для сенбернара. С тех пор так и повелось, Барм да Бармалей. Сейчас этому Барму семь месяцев, и бедняга Холмс теперь часто спасается у меня от огромного и тяжелого щеночка, который с младенчества привык спать на Холмсе. Так пока был мал, еще ничего, но теперь-то… Он крупнее старшего товарища, ка-а-ак навалится на свою субтильную серую подушку, так тому хоть не дыши… его и не видно под Бармом. Лери только головой качает, досадует на то, что слишком точную кличку дала, Бармалей действительно вырос Бармалеем, огромным, косматым и разрушительным, ломает и крушит все вокруг, оставляя за собой копны шерсти и лужи слюны.
Помимо Барма и Холмса из четвероногих в доме проживают еще кошка Сорока и крыса Лесси, кроме них есть еще один питомец, сетчатый питон Красавчик, молодой, всего три метра… Он, как ни странно, принадлежит Догу. И сперва тот несколько раз отпрашивался у хозяйки съездить домой и проведать-покормить питомца, ага, раз в две-три недели… Ну, хозяйка, понятное дело, задумалась, а что это за питомец такой, что один раз в две-три недели кушает? И насела на конюха с расспросами. Тот признался, что у него дома питон живёт, так Лери аж завизжала от восторга: Кто?! Питон? Вау! Супер!!! Вези его сюда…
Красавчик сперва в террариуме жил, потом, когда подрос на полтора метра, ему двойной вольер построили, внутренний домашний и наружный уличный, соединенный трубой-проходом, так что он сам решал, где греться и когда в спячку впадать.
Я его видел однажды, когда Лери пригласила меня в сад, расположенный позади дома, большой и по-осеннему унылый, заросший до непроходимости джунглей, ветви яблоней и груш едва не ломались под тяжестью плодов. И вот тут, у южной глухой, каминной* стены находился большой и просторный вольер с питоном. Он кривой загогулиной лежал на толстой наклонной ветке-коряге, пепельно серый с зеленоватым отливом, с черными крестообразными пятнами и весь такой… блестящий как глянец. И крупный, толщиной с мужскую ногу. К нему я быстро потерял интерес и принялся подбирать паданцы, их не успели собрать и они слегка подгнили, но мне очень понравились груши, мягкие, сочные и сладкие. Кроме того, я обратил внимание на розы и подсолнухи, не удержался и сгрыз один подсолнух, и какой же он вкусный оказался! Сочный и маслянистый, я после долго облизывался и поэтому не успел попробовать розы, пришла Лери, поохала над огрызком подсолнечника и спешно увела меня, заметив, как я нацелился на розовый куст.
С крысой и кошкой я пока не знакомился, только слышал о них.
А в двух крайних денниках действительно оказались корова и теленок. Он родился в прошлом году, зимой, ему уже десять месяцев и зовут его Реймонд. Он весь черный, без единого светлого волоска, в отличие от матери, коровы чистокровной шортгорнской породы — она темно-рыжая, почти шоколадная, и зовут её Милка. Кто отец Рея, никто так и не узнал, корову, уже тельную, взяли из питомника, как и меня с Яном Малкольмом и Мери с Солдатом. Просто Лери пожалела беременную корову, которую не понятно какая судьба ожидала, и, чтобы избежать для неё неприятностей, забрала её к себе. Через полгода Милка отблагодарила хозяйку, в декабре она отелилась здоровым и крупным бычком.
Да, кстати, Ян Малкольм покрыл Мери еще в июне, так что в апреле следующего года у них будет жеребенок. Да уж, вот так сюрприз… не ожидал я от своего друга, хотя я не придираюсь, в конце концов Ян взрослый конь и если уж влюбился в Мери, то так тому и быть. Вообще-то я его понимаю, парень чуть не погиб на войне в Дагестане, а тут такая девушка… Вся такая рыженькая, с белой широкой (до губ) проточиной и с белым же чулочком на правой задней ноге. Ну как тут устоять? Правильно, никак, вот Ян Малкольм и занялся продолжением рода.
Было забавно наблюдать за его ухаживанием, ходит вокруг Мери, гарцует, шейку и так, и эдак изогнет, демонстрирует красавице все варианты брачных сборов, а красавица знай отлягивается да уворачивается от ухажера, но сама нет-нет, да и стрельнет глазками, отбежит и смотрит на вороного из-под густых ресничек… А тут солнышко из-за облачков проглянуло, да как обрушит на парочку потоки солнечных лучей, и Мери, без того рыжая, стала еще рыжее, прямо огнем заполыхала, золотыми искорками засияла, а вороной и вовсе заиграл всеми цветами радуги своей атласно-блестящей шкуры. И стоят они на берегу озера посреди океана солнечного, и солнце бликами-брызгами отражается от их тел, воды и травы…
Я не обратил внимание на седло, пока оно лежало на спине, я не знал, что это такое, но бессознательно шарил глазами по сторонам в поисках экипажа, ведь раньше на спину мне клали седелку, к которой потом пристегивали оглобли, а к ним — экипаж. Так что я очень удивился, когда Лери вскочила в седло и села. Под её тяжестью седло врезалось мне в спину, но боли не было, я напряженно прислушивался к своим ощущениям и пытался понять, что все это значит. Так, вальтрап постелен под седло, само седло равномерно расположено на спине аккурат позади холки и перед крупом. Ровненько посередине. Подпруга мягко охватывает мое туловище перед первыми ребрами. На плечах — кордео. Это мне кое о чем напомнило, так, сосредоточиться и вни-ма-тель-но слушать голос Лери, будет просто свинством подвести её сейчас, когда она доверилась мне до конца, до последней грани, доверила мне свою жизнь…