Мимо домов, следуя береговой линии, шла заброшенная, поросшая травой дорога. Берег в этом месте был плоский, но вскоре начинался отлогий подъем, который вел на гору, заканчивавшуюся срезанной вершиной. Мы дошли до поворота, откуда дорога поднималась вверх. Это был главный путь острова. Пэт немедля повернул, но я крепко схватил его за рукав.
— Я не двинусь с места, пока мы чего-нибудь не съедим, — сказал я. — У меня голова кружится от голода.
— И у меня, — признался Пэт с разочарованным видом, как будто удивляясь, что с исполнением его заветной мечты не удовлетворены все остальные желания.
Мы вернулись к лодке, достали хлеб с салом, что дала моя мать, и стали молча есть. Запили хлеб пахтой, поочередно отхлебывая из бутылки. Судя по солнцу, было около двух часов. Стенка мола укрывала нас от пронизывающего ветра. После еды мы посидели немного. Потом Пэт сказал:
— Пожалуй, нам лучше ночевать не в лодке. Если пойдет дождь, мы промокнем до костей.
Кабины на нашем паруснике не было. А разыграйся шторм, спать будет и вовсе нельзя.
— Пойдем в деревню, — сказал я Пэту. — Я приметил очень хорошее место для ночлега.
Глава 2
ДИКИЕ КОНИ. МЫ ЛОВИМ УГРЕЙ
В дальнем конце заброшенной деревни, почти у самого поворота дороги в гору, я заметил небольшое, в одну комнату, строение. Тылом оно смотрело на запад, откуда дули ветры; три его стены были так плотно оштукатурены, что в них нигде не сквозило. В четвертой стене зиял проем. Я подумал, что здесь, наверное, была кузня. Пол, чистый и гладкий, был так утрамбован, что за эти долгие годы трава не смогла пробуравить панцирь.
— Крышу сделать ничего не стоит, — сказал я. — За деревней целые заросли дрока. Стропилами послужат весла. Настелим сверху дрок. Получится очень уютно.
В карманах у нас с Пэтом всегда имелись веревка и острый нож. Склоны холма за деревней золотились от дрока, его желтые пахучие цветы были словно обмазаны сливочным маслом. Мы с наслаждением вдыхали их сильный, пряный аромат. Срезая охапку за охапкой, мы связывали дрок, у корня в пучки, чтобы легче было тащить. Нарезав целую гору дрока, мы пошли за веслами. Нести их пришлось на плече: такие они были длинные и тяжелые.
Пэт залез на стену, я протянул ему весла одно за другим. Он уложил их концами на противоположные стены с промежутком в несколько футов. Каждый конец укрепили тяжелыми камнями. Притащили дрок, настелили на весла длинные стебли, короткими переплели, чтобы не было просветов. Продергивали стебли с помощью прутьев, срезанных с ивы, растущей неподалеку. Наконец все было готово, мы спрыгнули на землю и оглядели нашу работу.
— Словно огромное птичье гнездо, — сказал я.
— Только у этой птицы явно куриные мозги, — заметил Пэт. — Если будет шторм, вряд ли наше сооружение выдержит. Давай укрепим дрок большими камнями.
— А они возьмут и упадут ночью на голову. Ничего, крыша выдержит, — сказал я уверенно. — Во всяком случае, две-три ночи.
Мы притащили еще две охапки дрока и положили у дверного проема, чтобы на ночь его заделать. Сооружение крыши заняло много времени, а работы и так было хоть отбавляй. Солнце стояло еще высоко, но облака уже начали розоветь. Ветер посвежел. Мы были рады, что приготовили себе на ночь сносное убежище.
Нам пришлось несколько раз сходить к лодке. Перетащили из нее торф, старый парус и мешок картошки. На этом настоял Пэт; я считал, что несколько картофелин будет на первый случай достаточно. Под мешком с картошкой оказалось старое одеяло. Пэт сказал, что он еще вчера тихонько унес его из дому и припрятал в лодке. Это он молодец, не то пришлось бы делать ложе из папоротника. А папоротник наверняка кишит клещами. Вот бы они благодарили нас за ужин!
Когда я вернулся с последней ношей, Пэт уже разжег костер из торфа и стеблей дрока. От костра повалил дым, и я сказал:
— Кто-нибудь заметит дым и сразу догадается, что на острове люди.
— Ветер так быстро его относит, что вряд ли кто успеет заметить. Но делать нечего, надо на чем-то испечь картошку.
Скоро на месте костра краснела груда раскаленной золы, и мы прутьями вкатили туда картофелины.
— Они будут готовы только через час, — сказал я в отчаянии. — Просто ужасно сидеть и ждать целый час! Давай укроем их сверху торфом, а сами прогуляемся по дороге. Так они скорее поспеют.
Мы накололи торф помельче и обложили им груду золы, чтобы она тлела, не погасая. Затем отрезали по ломтю хлеба и, усердно жуя, отправились по дороге, огибающей остров.
Сначала дорога шла вдоль каменной изгороди, тянувшейся справа и слева. Там и здесь в косых закатных лучах резвились сотни кроликов. Они совсем ничего не боялись; завидев нас, садились столбиком на задние лапы и подергивали в недоумении носами. Но скоро, как только дорога пошла вверх, каменная изгородь кончилась, и потянулись ровные каменистые склоны, поросшие вереском. Когда-то здесь паслись стада овец, а теперь было пусто кругом, только куропатки на тонких ножках изредка перебегали, семеня лапками, с одной кочки, поросшей осокой, на другую. Ветер выл и свистел здесь гораздо громче, чем внизу, на пристани. Мы прошли с полмили. Опять начался подъем, и снова потянулись поля, обнесенные изгородью; местность стала еще холмистее. Дорога, сделав крюк, нырнула в ущелье. Мы повернули вместе с ней и, сделав несколько шагов, остановились как вкопанные, любуясь открывшимся видом.
Без сомнения, это была серебряная бухта бабушки Конрой. Да, она была права: красивее места не найти на всем свете. Бухта смотрела на запад, между нею и берегами Америки лежал только океан. Камни в бухте были размолоты в тончайший серебристый песок. Вдоль всей великолепной дуги залива бежали неторопливые продолговатые волны. Отлогое дно было песчаным до глубины, и волны разбивались почти у самого берега. Они откатывались с торжественным гулом, как будто в огромной пустой церкви играл орган. Солнце стояло низко над горизонтом, бросая во все стороны пучки золотисто-багряных лучей. Маленькие облака в золотых шапочках неподвижно висели в небе, точно разглядывали нас. Медленно, неотвратимо садилось солнце. Море налилось пунцовым огнем, краски вокруг на несколько минут стали сочнее, ярче. Потом ветер немного стих, гул прибоя усилился. И солнце вдруг кануло в море. Нам в первый раз стало одиноко на этом пустынном острове. С юга заходила большая темная туча, как будто только и ждала своего часа. Ветер снова задул и стал злобно завывать. И нам обоим захотелось немедленно вернуться в свой лагерь.
— Завтра встанем пораньше, — сказал Пэт. — Придем сюда и спустимся вниз. Как жаль, что надо возвращаться!
— Те люди, которые здесь жили, — сказал я, когда мы шли обратно той же дорогой, — ну, семья твоей бабушки и все другие, им, наверное, было очень больно насовсем покидать этот остров. Интересно, почему они никогда не ездили сюда, хотя бы летом? Я бы ездил.
— Только бабушка хотела вернуться, — сказал Пэт. — Она мне сама говорила. Но одна она не могла, а другие не хотели. Они так настрадались в ту последнюю зиму, что даже годы спустя бледнели и дрожали при одном упоминании о Лошадином острове.
Лучше бы Пэт не говорил этого. Мне вдруг почудилось, что целый рой духов окружил нас и готов следовать за нами по пятам до самой деревни. Они были незлые, просто им было интересно. Но все-таки меня мороз по коже продрал.
— Бежим, Пэт! — закричал я. — Догоняй.
Мы помчались, и духи опрометью бросились прочь. Минут через пять мы уже были у нашего костра. Прутиками выкатили из золы картошку. Мягкая и душистая, она удалась на славу. Подбросили еще торфу, опять раздули огонь; не для тепла — мы разогрелись от быстрого бега, — просто с огнем веселее. Сели у костра друг против друга и стали ужинать, разрезая картофелины пополам и выедая ножом горячую, рассыпчатую мякоть.