Пакуя чемоданы, Оля вспомнила про завтрашнюю встречу с Бурмистровым:
"Не поеду... Хватит воздух жевать... Баста, Лошадиный Суп".
Проникнув в мягкое тело Европы через тихую Финляндию, они проехали по Швеции, Норвегии, Дании, Исландии, отметились в невкусном, но красивом Лондоне, переплыли Ла-Манш, пересекли вкусную Францию и оказались в чистой Швейцарии.
Оля была совершенно счастлива до самой Женевы. Там ей вдруг стало очень плохо. Вечером они с Алешей сидели в ресторане с видом на озеро и неторопливо поедали громадного, запеченного на гриле лобстера, запивая сочное белоснежное мясо южношвейцарским "Pendant les Murettes". Слегка загоревший за две недели переездов Алеша рассказывал Оле про воровство на отцовской даче в Барвихе:
- Народ просто озверел, не то слово! На минуту калитку не запер залетают и метут все подряд. Оставил гамак - срезают гамак, оставил белье тащат белье, оставил лопату - тащат лопату, оставил бочку... что с тобой?
Смертельно побледневшая Оля остекленело уставилась на проткнутый вилкой кусок лобстера. В голове ее словно лопнул тугой белый шар и зазвенела бесконечная пустота. Оля впервые в жизни увидела пищу, которую едят люди. Вид этой пищи был страшен. И что самое страшное - она была тяжела какой-то окончательной смертельной тяжестью. Наливающийся белым свинцом кусок лобстера дышал смертью. В холодном поту Оля приподнялась на одеревеневших руках, и ее вырвало на стол. Ей показалось, что ее рвет могильными камнями. Заплатив за damage 20 франков, Алеша повел ее в отель. По дороге Олю трижды рвало. В отеле ночью ее вывернуло наизнанку, но Алеша побоялся вызывать врача из-за опасности надолго застрять в обстоятельной Женеве.
- Тебе просто что-то попало, зайка, - клал он ей лед к вискам. - Мы ели все пополам. Если это что-то инфекционное - меня бы тоже рвало. Дыши глубже и думай про снег, снег, снег, свежий русский снег.
К утру Оля заснула, в два часа проснулась, тряхнула тяжелой головой, разлепила сухие губы. Тошнота полностью прошла. Захотелось апельсинового сока и тоста с клубничным джемом. Алеша подремывал рядом.
- Пошли есть, слон, - встала она.
- Все о'кэй, зайка? - потянулся он. - Я же говорил - грязь попала. Хотя, откуда в Швейцарии грязь? Тут с тротуара есть можно!
Оля приняла душ, сделала макияж.
"Проблеваться иногда полезно. Морщины разглаживаются".
Внизу в прохладном зале их ждал вечный шведский стол с изобилием фруктов и даров моря. Оля взяла сок, тост, яйцо и киви. Алеша, как всегда, перегрузил свою тарелку салатами, обильно полив дрессингом.
Сели за любимый столик на террасе с папоротником и каллами.
- Сегодня жара спадет, поедем в Шильонский замок, - решил Алеша. Сколько можно откладывать, зайка?
- Согласна. - Оля жадно выпила стакан сока, шлепнула ложечкой по яйцу, очистила, проткнула, с удовольствием глядя на выступивший желток, посолила, поднесла ложечку с трепещущим желто-белым ко рту и оцепенела: яйцо дышало смертью. Звенящая пустота снова запела в Олиной голове. Она отвела безумные глаза от яйца. Лежащее рядом киви наплывало тяжким замшелым булыжником, поджаренный тост наползал могильной плитой. Оля выпустила ложечку, вцепилась руками в свое лицо.
- Нет...
- Что, опять, зайка? - перестал бодро жевать Алеша.
- Нет, нет, нет...
Оля встала, пошла к лифту. Алеша бросился за ней.
- Может, я беременна? - Лежа на кровати в номере, она гладила свой живот. - Но у меня так никогда не было.
- Ты резко встала, зайка. Лежи. А обед я закажу в номер.
- Не говори мне про обед! - прерывисто задышала она.
- Попей просто соку.
Мини-бара в номере не было, Алеша спустился вниз, вернулся с толстой желтой бутылкой.
Сок потек в стакан. Оля поднесла его ко рту, с трудом сделала глоток. Ей показалась, что она пьет топленое масло. Она поставила тяжеленный стакан на тумбочку.
- Потом.
Но потом она не смогла уже выпить даже сока. Любая мысль о еде вызывала оцепенение и наливала ее тело угрожающей тяжестью, стремительно переходящей в тошноту.
- Это у тебя чисто нервное, - подумал Алеша. - Анорексия на почве быстрой смены впечатлений. У меня есть реланиум. Я его всегда с похмелья пью. Выпей пару. Сразу расслабишься.
Оля приняла две таблетки, полистала "VOGUE" и задремала. Проснувшись в четыре часа, она снова приняла душ, оделась.
- Знаешь что, слон. Я сегодня есть вообще не буду. Поехали в твой замок.
Вечер они провели в Монтрё. Алеша съел сосисок с картофельным салатом и выпил кружку пива. Оля в это время гуляла по набережной. В Женеву вернулись к полночи и завалились спать.
Утром Оля проснулась в семь, тихо привела себя в порядок и, не будя мужа, спустилась вниз: ей сильно хотелось есть. Выйдя из лифта и сказав "morning" официанткам в белых передниках, она взяла большую теплую тарелку, завернутые в салфетку нож с вилкой и двинулась к еде. Но едва она увидела смертельные холмы салатов, рыбы, сыров, ветчины и фруктов, ноги ее подкосились, тарелка выскользнула из рук. Олю вырвало желчью на ковер.
Несмотря на полный порядок со страховкой, Алеша побоялся вызывать местного врача:
"Еще припаяют инфекционку - и в стационар".
Зато он нашел три адреса женевских психиатров.
- Не пойду в дурдом, - оттолкнула Оля руку Алеши с карточкой. - Дай воды.
Алеша подал стакан. Воду она могла пить.
- Когда мы едем в Италию? - спросила она, садясь на кровати и приваливаясь к стене.
- Послезавтра.
- Чего у нас сегодня?
- Валлис. Винный погреб в Ветро.
- Поехали, - решительно встала она.
В винном погребе Сержа Ро было прохладно. Заплесневелые штабеля бутылок под кирпичными сводами, как и в Бургундии, вызвали у Оли чувство надежного покоя. Но пить вино она не смогла. Бокал с рубиновым "Comalin" весил тонну смерти, поворачивался, наплывал, заслоняя все привычно-безопасное; его густой зловещий блеск заставлял Олино сердце замирать.
Зато Алеша в погребе напился так, что Оле пришлось до поезда тащить его на себе.
Ночью в отеле, отдаваясь все еще не протрезвевшему Алеше, Оля смотрела в пегий от огней потолок и пыталась понять, что с ней происходит: