— Извини. Принесу тебе одну из своих рубашек, скроешь под пальто.
— Ты худой, — напоминаю я ему. — Моя грудь туда не влезет.
Он улыбается, в его глазах пляшут огоньки.
— Говоришь так, будто большая грудь — это недостаток. Я думаю, ей нужно поклоняться.
Я наблюдаю, как он наклоняется и прижимается ртом к моей обнаженной груди, рукой тянется к другой, и я вздыхаю от удовольствия.
И все по новой.
Глава 25
Бром
У меня на руках кровь.
Я сижу на кровати, уставившись на свои окровавленные руки.
Затем моргаю, и кровь исчезает. Все чисто.
— Бром? — раздается голос моей матери. Я поднимаю глаза и вижу, что она стоит в дверях спальни. — Все в порядке?
Я киваю. Но нет. Это ложь. Ничего не в порядке. Все в порядке.
— Я звала тебя ужинать, — говорит она. — Если у тебя нет аппетита, ничего страшного.
— Я не голоден, — бормочу я, слова звучат чуждо.
— Это нормально, — говорит она мне.
Я бросаю на нее взгляд.
— Нормально?
— То, что у тебя нет аппетита после всего, что ты сделал.
— Что я сделал?
Она лишь улыбается мне и закрывает дверь.
Глава 26
Крейн
— Икабод, — шепчет голос из темноты. Сначала я не понимаю, открыты у меня глаза или закрыты.
— Икабод, — снова произносит голос. Мари.
Я сажусь на своей кровати. Свечи, которые зажег на столе, погасли. Моим глазам требуется мгновение, чтобы привыкнуть к темноте, лунный свет помогает.
Последние несколько ночей я слышал голос Мари, слышал стук снаружи, в коридоре. Уже очевидно, что это не розыгрыш. Хотелось бы думать иначе. С этим было бы намного легче справиться.
— Ты не можешь прятаться от правды, — шепчет Мари, и я чувствую холодное дыхание на своей шее.
Вскрикиваю и вскакиваю с кровати, резко оборачиваясь, ничего не видя.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю я слегка дрожащим голосом. Это глупый вопрос. Она никогда не отвечает. Как и женщина, которую, я уверен, зовут Вивьен Генри.
Только тишина. И темнота.
Я вздыхаю и сажусь в кресло, обхватив голову руками. Так можно довести человека до безумия. Интересно, преследуют ли других учителей призраки, будь то из их прошлого или из школы? Поэтому Вивьен Генри покончила с собой? Они довели ее до безумия?
Но призрак Мари всегда следовал за мной. Опиум долгое время держал ее на расстоянии, но теперь, когда у меня прояснилась голова, она вернулась. Дразнит меня. Напоминает о том, что я с ней сделал. О том, от чего я никогда не смогу убежать.
Я впиваюсь ногтями в свои голые бедра. Отдал бы сейчас все за опиум. Хоть немного, чтобы поспать, отвлечься на одну ночь. Но я знаю, что если уйду из школы в надежде найти что-нибудь, меня, вероятно, не пустят обратно. Я уверен, что Сестры могут выяснить это. Кажется, они не обращают на меня особого внимания, пока я здесь, но не стану рисковать потерять работу.
Кроме того, это только затуманит мой мозг. Мне нужно мыслить настолько остро, насколько это возможно, если я хочу помочь Брому восстановить воспоминания. Я чувствую себя никчемным, когда не могу быть полезным.
Нужен свет. Я не хочу спать, не хочу больше находиться в темноте. Там живут мои демоны.
Встаю, чиркаю спичкой и зажигаю свечи на столе.
Бросаю спичку.
За окном стоит женщина, одетая в белое. Она кружится на берегу, запрокинув голову к небу, длинные темные волосы развеваются вокруг нее. Она выглядит молодой и знакомой, но я не могу узнать ее.
Затем к ней выходят три человека в черных плащах с капюшонами. Предполагаю, что это Сестры, но не могу быть уверен. Они двигаются быстро, настойчиво. Они хватают вертящуюся девушку, и в ту минуту, когда кладут на нее руки, она резко замирает. Ее голова опускается, как будто она заснула прямо на ногах, волосы падают вниз.
Я наблюдаю, как они уводят ее от озера налево, возможно, к собору, потом исчезают из моего поля зрения.
Я встаю, ощущая покалывание на коже головы, и достаю из ящика соли и черный турмалин. Не помешает на всякий случай защитить комнату на ночь.
***
Я прихожу на утреннее занятие весь на взводе, так как не спал остаток ночи. Черный турмалин хорошо защищает, но свойства кристалла не всегда способствуют сну.
Но в тот момент, когда я смотрю на Кэт, сидящую в первом ряду, усталость покидает меня.
Какая потрясающая девушка. Как мне повезло, что она моя.
За исключением того, что она разговаривает со студентом Полом с восторженным выражением на лице, и это вызывает во мне вспышку ревности. Я сказал, что мог бы разделить ее с Бромом, если до этого дойдет, но больше ни с кем, и сейчас чувствую эгоистичное желание заявить на нее свои права. Конечно, я ее учитель, но если бы у меня не было стыда, я бы подошел прямо к ней и поцеловал так крепко, что ни у кого не осталось бы сомнений в том, кем мы являемся друг для друга.
Сладкая ведьмочка поглотила мою душу.
Мне удается держать себя в руках, напоминая, что ей разрешено разговаривать с другими учениками и что нет причин терять из-за этого рассудок. Просто глубина моих чувств к ней начинает удивлять. С тех пор, как мы занялись сексом в конюшне, держаться от нее подальше было пыткой. Несколько раз на этой неделе мы встречались тайно, но от такого я хочу ее еще больше. Она стала желаннее, чем любой наркотик, и гораздо более опасной, потому что воздействует не только на мое тело или разум, но и достигает глубоких и ужасных уголков внутри меня, мест, от которых я сам прячусь.
Кэт хочет, чтобы я стал лучше для нее.
Как будто она слышит мою тоску, встречается со мной взглядом и дарит мне самую застенчивую из улыбок, быструю и нежную, и я понимаю, что сегодня урок будет особенно долгим.
К счастью, все закончилось до того, как я сошел с ума. Я запер дверь, когда в классе мы остались вдвоем, и положил ее на стол.
— Скажи мне, чего ты хочешь, Кэт, — говорю я, ее платье задрано на талии, бедра на краю стола, я уже готов облизать каждый дюйм ее тела.
— Обычно ты сам говоришь, чего хочешь, — говорит она, задыхаясь от смеха.
— Верно, — говорю я, проводя пальцами вверх по бедрам, дразня ее мягкую, чувствительную кожу, пока не появляются мурашки. — Как уже сказал, я могу быть эгоистом, но хочу удовлетворить тебя, — опускаю подбородок в нескольких дюймах от ее сладкого влагалища. — Ты была слишком щедра, потакая моим желаниям.
— Ну, для начала перестань дразнить меня, — говорит она, затаив дыхание, когда я обдуваю ее воздухом, заставляя корчиться.