Куда они могли его отвезти? Что они могли с ним сделать? Ничто не имело смысла, и я не могла понять, почему его друзья — единственные три человека, которые должны были понять — избили его голым на полу его спальни. Это разбило мое гребаное сердце, и я ничего не могла поделать! Я обнаружила, что схожу с ума — схожу с ума — кричу, плачу, дрожу и совершенно неподвижна. Взлеты, падения и бездна, снова и снова, все для него. И все это ради человека, который не смог научиться любить себя так, как любила его я. Тот, кто вообще не мог сопротивляться.
Потребовалось все — все — чтобы не вырвать каждую страницу из корешка этой книги, которую он оставил мне, и вместо этого я швырнула ее через всю хижину к стене. Я вцепилась в свои волосы! Он не сопротивлялся. И теперь я осталась одна, борясь с самой собой достаточно за нас обоих. Все, что он сделал, это украл книги, стоило ли так с ним обращаться? Заберут ли они и его жизнь тоже? Неизвестность медленно убивала меня. Я больше ничего не знала. Затем, после очередного безумного приступа, я снова впала в неподвижность.
Прошло время, и входная дверь в хижину со скрипом отворилась.
Я не потрудилась поднять голову, чтобы посмотреть, но шаги становились все ближе и громче. Чья-то рука легла мне на плечо.
— Фэллон, что ты здесь делаешь?
Голос не принадлежал Джулиану. Мне больше не было дела до того, кому он принадлежал и что они со мной сделают. Кто бы это ни был, он обошел меня кругом, присел на корточки. Мой взгляд оставался парализованным на том же месте, где раньше была стена. Теперь только выцветшая джинсовая ткань.
— Почему бы тебе не позволить мне отвезти тебя домой?
— И где это? Дом? — прошептала я, узнав, что это был Джон. Наступила долгая тишина, в воздухе повисла большая ноющая пустота. Я глубже вжалась в деревянный пол, если это вообще было возможно. Джон потер мою руку, и я отдернула ее.
— Я хочу быть здесь, когда он вернется.
— Джулиан не вернется, — сказал он, и его слова врезались в меня. Я зажмурилась, заставляя свои слезы не верить в это. Я сжала свое сердце, отвергая свое сердце, чтобы принять это. Я сжала свой разум, желая забыть об этом.
— Он в камере. В туннелях.
— Тогда, я полагаю, мы оба заключены в тюрьму этой боли. Хорошо. Он этого заслуживает.
Я не хотела так говорить, но я не могла сдержать свой гнев. Джулиан мог бы бороться против них. По крайней мере, попытаться. Если не для себя, то, по крайней мере, для меня.
— Тогда тебе также будет приятно узнать, что через семь дней он будет приговорен к Плетеному человеку. Если ты действительно так считаешь, ты пойдешь со мной и позволишь мне отвезти тебя домой, чтобы ты была в безопасности. Сегодня первый день Самайна, и сегодня полнолуние. Никогда не знаешь, какие пакости припасли жители равнин.
Он сделал паузу, переводя дыхание.
— Затем ты сможешь попрощаться с городским монстром, когда придет время. Он захочет тебя увидеть.
Монстр. Он сказал это с отвращением, как будто хотел испытать мое обожание, вызвать во мне злость.
И я прошептала:
— Все люди в той или иной степени монстры.
Я перевела взгляд на него, прищурив глаза. — Если Джулиан хочет меня видеть, ему придется либо вырваться из этой камеры, либо преследовать меня. И если он не выйдет, и ты случайно увидишь его, скажи ему, что я сказала, что он всего лишь мудак-примудак.
Я опустила взгляд.
— Тебе придется говорить «мудак» дважды, потому что он очень слаб.
Джон подождал довольно долго, и, не двигаясь с моей стороны, он тяжело вздохнул, хлопнул ладонями по бедрам и встал. Мой взгляд вернулся к тому же месту на деревянной стене. Мой пульс, казалось, тоже пришел в норму, как будто теперь, когда Джон ушел, Джулиана в камере не было. Он всего лишь прятался где-то в тени, куда его загнал этот город, — возможно, убегал в лес.
На небольшом расстоянии я услышала шарканье половицы. Затем щелчок.
Затем послышались шаги. Пауза. И дверь открылась. Затем закрылась.
Шли минуты, и ветер завывал сквозь треснувшую створку окна над кроватью, где мы спали менее суток назад, пробиваясь в хижину, в мое сердце. Тихий крик угас и уплыл сливаясь с наступающей ночью. Крик, который был не моим. Я шмыгнула носом, перекатываясь на спину, затем на бок, чтобы повернуться лицом к звуку. Простыни Джулиана были все еще растрепаны, как мы их и оставили. Петля окна застонала, когда створка слегка качнулась.
Крик продолжился, и я поднялась на ноги и пошла с осторожностью. Это был Самайн, единственный раз за весь год, когда завеса была самой тонкой. Мои колени коснулись края матраса, и я переползла через кровать, выглядывая в окно, ожидая увидеть нечто большее, чем деревья в лесу. Но там ничего не было, и порыв ветра прошелся по их ветвям, согнув кончики. Я вцепилась в ручку окна, чувствуя неземной холод, заключенный в этом месте. Я отдернула руку, мои нервы были на пределе.