Когда заиграл гимн, мама высвободилась из наших рук и со вздохом сожаления убрала ёлку обратно в шкаф.
— Она бы этого очень хотела, — шепнула моя родная. И мы были с нею согласны.
Зазвонил телефон. Я вынырнула из воспоминаний, поглядела на трубку. Максим.
— Ну, с женой я договорился! — бодро сообщил он мне. Завтра в семь у бывшего колбасного! Я согласилась.
Весь день мне было беспокойно. Я брала и тут же клала на место вещи, ходила туда-сюда, вставала, садилась, пила чай кружку за кружкой, чтобы чем-то занять руки. Найдем ли? Вспомнит ли? Это не давало мне покоя. Уже не задавалась вопросом, зачем мне это надо. Давно себе всё объяснила.
Не зря бабуля припрятала эти фотографии. У нее их было много, и все лежали в альбомах. А эти — отдельно, далеко. Значит, было в них что-то такое, что было особенно ценно. И пусть я никогда не пойму и не узнаю тайны, но прикасаясь к ее ценностям, я словно прикасалась к ней самой.
Вечер был тих. Такой хороший зимний вечер, когда хочется лепить снеговиков, хрустеть снегом под подошвой, прятать нос в воротник, считать гирлянды в окнах…Макс стоял у колбасного, закутанный в огромный шарф.
— Привет, — сказала я ему. Он кивнул. — Ну что, куда?
И он повел меня к небольшому старому дому с балкончиками. Когда-то давно здание было рыжим, с весёлыми белыми подоконниками. Сейчас краска облупилась. Днём, наверное, это смотрелось ветхо, небрежно, грязно. А сейчас… Мы словно шли к дому старого волшебника, что спрятался в глуши от людской суеты, и там под покровом ночи пишет в волшебную книгу новые заклинания.
— Значит, здесь, — прошептала я.
— Да, — улыбнулся он. — Что делать будем?
Я пожала плечами. А действительно, что делать-то? Этого мы как-то не продумали.
В кармане лежала старая фотография. Падал снег.
— А ты помнишь хоть что-нибудь из садовских времён? — спросила я.
— Ага, как аквариум мыли! И мы все дрались за сачок, которым рыб ловят. Их там было мало, а нас много. Но я одну поймал! А вот клетку попугая мыть никто не хотел.
— Ого! А я такого не помню! Кстати, не поверишь, с тех самых детсадовских пор гороховый суп не ем! Просто терпеть не могу! Его так часто давали!
— А я молочную лапшу, — вздохнул Максим. — Та ещё гадость.
— А утренник этот помнишь, — спросила я, вынимая из кармана фотографию.
— Нет… Но нам, наверное, было весело. Вон, какие лица довольные.
— Думаю, да! И почему мне так хотелось быть медведем? Могла ж снежинкой, принцессой…
— Давай честно, принцессой ты никогда не была! Вот бандиткой, это да! — хохотнул он. — До сих пор помню, как ты мне линейкой по лбу дала, когда я тебе в тетрадке каракули нарисовал!
— Так я ж ее тогда сломала! — ахнула я.
— А я потом маме так и не признался, откуда у меня такой синяк! И линейку тебе именно поэтому подарил, — улыбнулся он.
— Ну вот видишь, историю я забыла, а ее сохранила!
— Да мы даже тогда не поссорились! Ну обозвали друг друга пару раз, и угомонились. Я ж за дело получил!
Мы посмотрели друг другу в глаза, и, не сговариваясь, грянули:
— Ты мой друг и я твой друг, самый верный друг!
Так грянули, что вороны, которые мёрзли на берёзе, с руганью снялись и улетели туда, где потише.
— Какая прелесть! — прошелестел за спиной женский голос. Мы обернулись.
Время ее не обидело. Да, она была на тридцать лет старше. Да, морщины разрисовали ее лицо паутинкой. Да, она опиралась на палочку. Но это была она! Добрые светлые глаза, прямая спина, пальто по фигуре! Не узнать её было невозможно!
И голос… Тихий, спокойный, задумчивый. Очень красивый. Вот почему мы так любили, когда она читала нам сказки вслух. Это был голос доброго и мудрого человека, который щедро дарит свой свет людям.
Наша Валентина Ивановна…
— Когда-то давно я так часто напевала эту песню… — проговорила она тихо, словно самой себе.
— Так нам, нам пели! — Я вскочила с места. — Здравствуйте, Валентина Ивановна!
Это заставило ее встрепенуться. Она подняла голову и внимательно вгляделась в моё лицо…
— Я Юля! Юля…
— Сомова, — продолжила она и улыбнулась. — Я знаю.
Мы смотрели друг на друга, не находя слов. Мне так хотелось обнять эту хрупкую добрую женщину, но я почему-то не решалась. Но всем своим существом тянулась к ней…
Максим кашлянул, привлекая к себе внимание.
— А это Максим Листьев, помните? — я представила своего спутника. Она задумчиво перевела взгляд на него. И вдруг воскликнула:
— А как же! Рыбачок! Ох, ребята… Откуда же вы здесь?