Ветер пронесся, трава поклонилась - что может быть прекраснее?
Какое счастье, что там не было моего учителя! Михал Михалыч заставил бы
бедного Рюнзю два часа отвечать на вопрос, как уходит просветление. А действительно,
как?
есть «ветер-пробегающий-по-траве» или «трава-клонящаяся-под-ветром»,
и это одно и то же. Есть волнение линий, сливающееся с облаком красок.
Жук видит это по-другому. На костре страданий горит человек, раскалывающий
мир на куски своим дуалистичным мышлением. Он думал его так проглотить,
но не не вместил желудок, и вот он стоит посреди пережеванного мира, гнусно
ощущая себя объектом среди объектов, а ветер-пробегает-по-траве (или вентилятор-дует-на-занавески)...
А кто зажигает этот костер страданий? Ну-ка, ребята, хором:
на голову того, кто усмехнется и скажет:
«Хорошо поддела». Это вам не реприза, ленивые олухи! Токусан шел за наставлениями
к своему учителю, и проиграл, еще не прибыв. Так мой двоюродный дед погиб,
не сделав ни единого выстрела, когда только ехал на фронт: разбомбили поезд.
Что делать его внуку? Вот что сделал Токусан - он... впрочем, зачем нам
еще одна дзэнская байка? Гораздо лучше сказала об этом Ольга Седакова:
Велик рисовальщик, не знающий долга кроме долга играющей кисти:
и кисть его проникает в сердце гор, проникает в счастье листьев,
одним ударом, одною кротостью, восхищеньем, смущеньем одним
он проникает в само бессмертье - и бессмертье играет с ним.
Но тот, кого покидает дух, от кого отводят луч,
кто десятый раз на мутном месте ищет чистый ключ,
кто выпал из руки чудес, но не скажет: пусты чудеса! -
- это песня! Это молитва! Нельзя точнее определить
положение невротика по отношению к своему миру. «Ты этого не знаешь» -
ты не знаешь, что там, не только за просветлением, но и просто за любой
гранью дороги, по которой ты привык ходить. И никакая фантазия тебе не
поможет узнать это, и никто тебе не расскажет. На самом деле, фантазия
- которая у тебя, конечно, есть, - сильно затрудняет дело. Ты будешь водить
карандашом по придуманной карте вместо того, чтобы встать и прийти туда,
и ты будешь убеждать себя, что «становишься ближе» и «скоро уже пойдешь».
Отсутствует опыт, и никакое представление об опыте его не заменит.
«О, если я начну выполнять свои желания - такое будет!...» - «Ты этого
не знаешь!»
«Стоит мне дать волю своему гневу...» - «Ты этого не знаешь!»
«А как живут люди, освободившиеся от игр?» - «Ты этого не знаешь!»
Андрей не крикнуть на мать не может (он это делал тысячу раз), он не может
выйти из позиции притесняемого, где так удобно. Ну что ж, что всю жизнь
приходится скучать. Зато известно - кто виноват, а это гораздо важнее.
А когда он захочет выйти... Иногда я думаю о тех резиновых фигурах директоров,
которые, как все знают («Почему-то в России никто не знает, отчего умер
Пушкин», а про это все знают), устанавливаются на японских фабриках. Очень
унизительный способ подъема производительности труда, с одной стороны.
С другой... Совместно с клиентом изготовить фигурки родителей (или обязать
приходить с готовыми?) и дубасить. Даже мне сейчас это кажется слишком
круто. Но надо полагать, эффект был бы потрясающим.
(То, что я тушуюсь перед этой идеей, только показывает, насколько я невротик,
то есть путаю образ с реальностью. Бить не родителей! Бить по резине!)
Родители - самые незнакомые и малоизвестные существа. Кому они нафиг нужны,
живые, если так властен, значим и всесилен их ОБРАЗ?
«В сорок лет в мою комнату вошла незнакомая женщина. И я узнал ее. Это
была моя мама».
Вы добродетельные, спокойные, честные, добропорядочные
граждане. Каждый из вас скорее позволит прострелить себе брюхо, чем ненужным
шумом заберет у соседа частичку драгоценного внимания. Внимания хватит
на всех, я хороший, ты хороший, и чем ты лучше, тем лучше ты видишь, какой
хороший твой сосед. Добродетель умеет молчать. В сущности, ничего больше
она не умеет».
(Записано в зале банка «Континенталь» при вооруженном ограблении
15 марта 1995 г.)
Здравствуй долгие годы! Расти, укрепляйся! Пусть они
смотрят на тебя, видят тебя, разговаривают с тобой, думая, что со мной.
Я так от них устала. Ведь это они тебя создали, и спасибо им за это. Ты
стала мне такой родной, такой близкой. Ты – самое лучшее, что у меня есть.
Никакой ум, никакие умения не дали мне так много.
Женщина плакала.
Её слезы были мертвыми малышами,
эмбрионами невыношенной злости, страха.
Попадались мертвые зародыши самой смерти. Эти слезы были тяжелее прочих, и от них ей становилось легче.
Рядом плакавший мужчина плакал старичками, перезрелыми, перегнившими остатками злости, страха. Но некоторые слезы были женскими, почти живыми. Это были слезы о смерти.
Господи боже мой, благодарю,
что создал меня таким. Благодарю за каждую
часть моей плоти, за руки, за глаза, за кожу. Господи Боже мой, из праха,
из ничего создал ты меня и дал чувствовать себя каждый миг и целую жизнь.
За каждую руку, за каждый палец, за каждый лоскуток гладкой и шершавой
кожи - как благодарить тебя, Создатель? Великое чудо ты совершил. За голос,
что взывает к тебе - благословен будь! За страсть и покой - благословен
будь! Чудо уже произошло - благословен будь!