В Ленинград он ехал нехотя и с опаской, к москалям все-таки. И там, в городе трех революций, пришлось ему до крайности изумиться.
Пришлось впервые в жизни увидеть по-настоящему верующих молодых людей. Там были москали, русские то есть, были молдаване, украинцы, были юноши, приехавшие из других частей огромной империи, разлегшейся на 1/6-й части суши. Они вели между собой непонятные для нашего героя разговоры о литургике, о святых отцах. Они читали Евангелие и еще какие-то незнакомые умные книги. Было видно, что они давно переварили то, что наш друг еще не съел. И еще было видно: никто из них не приехал сюда для каких-то «левых» целей: покорять чье-то сердце, делать карьеру…
Экзамены парень сдавал без огонька и успешно их провалил. Во-первых, знаний серьезных не было, во-вторых, был стыд и чувство, что находится он не в своей тарелке. Пришлось возвращаться домой. Всю обратную дорогу перед глазами, как упрек, стояли чистые и умные лица тех, кто остался в семинарии учиться и служить Богу.
На следующий год он опять поехал поступать в ту же семинарию, но уже не для того, чтобы завоевать любовь той девушки, а по назначению – чтоб стать священником. Кстати, отношения с девушкой у него не заладились. Они как-то обоюдно и одновременно друг к другу охладели, и начинавшийся было роман растаял в воздухе, как мираж.
Саул искал потерявшихся ослят, а нашел Самуила и помазание на царство. И наш герой искал одной любви, эгоистичной и переменчивой, а нашел другую – вечную и настоящую.
Таких историй в мире миллионы.
С тех пор как согрешил Адам и со стыдом укрылся в райских кущах, Господь зовет и его, и всех его детей: «Адам! Где ты?» И не устает искать. И как женщина, потерявшая драхму, зажигает светильник и подметает весь дом, весь мир подметает метелкой непостижимого Промысла, чтобы найти хотя бы одну душу.
Две истории из бесчисленного количества подобных находок я подслушал и передал бумаге. Передал для того, чтобы и читатель мог со мной вместе глубоко задуматься, вздохнуть и произнести: «До чего же премудр Господь!.. Прямо-таки хитер в поиске заблудившегося и потерявшегося человека».
Куда человеку деваться от прошлого?
Куда человеку деваться от прошлого? Оно никуда не исчезло. Оно топорщится из карманов, как награбленные вещи у мародера. И одежды с чужого плеча, наспех напяленные, выдают в тебе торопливого и жуликоватого человека. Штаны велики и непременно бы упали, если бы не ремень. А пиджак, наоборот, короток. Он трещит в плечах и не застегивается, а руки высовываются из рукавов чуть не до локтя. При этом на лице сияет искусственная улыбка, и глазки глупо смеются: «Я ничего не делал».
– Я не рвал в саду зеленые сливы.
Но расстройство в желудке выдаст, и мальчишка весь день просидит в уборной. (Хотя и оттуда будет, наглец, кричать, что он не был в саду и не рвал сливы.)
– И я не ел орехов.
Хотя коричневые пятна от ореховой кожуры, как пятна йода, еще неделю не сойдут с рук.
«Я не брал. Я не видел. Я не знаю. Я там не был».
Хотя кого ты обманешь, если прошлое нарисовано морщинами на лице, мерцает в глубине зрачка и торчит из карманов, как серебряные ложки у довольного добычей мародера?
Чудеса Христовы многослойны
Чудеса Христовы многослойны. На первый взгляд может показаться, что все ясно: воскресил, исцелил, накормил. Но стоит присматриваться. Стоит перетирать, по слову Златоуста, лепестки розы между пальцами, чтобы извлечь большее благоухание.
Так, исцеление слепорожденного таит в себе, по крайней мере, три чуда. Во-первых, это само дарование зрения человеку, родившемуся слепым. Второе чудо в том, что Господь сделал человека способным видеть сразу. Науке известно, как постепенно привыкает к окружающему миру младенец, как он незряч в свои первые дни после рождения. Известно, как постепенно снимаются повязки с тех, кто перенес операцию на глазах. Сорвать с них повязки резко означает навсегда ослепить их уже повторно. Человек, никогда не видавший ничего, в порядке естественного процесса должен был бы постепенно привыкать к образам никогда не виденного мира, к расстояниям между предметами, к цветовой гамме. Увидеть вдруг все означает сойти с ума и вновь ослепнуть. Мир всей своей огромностью должен хлынуть в видящие глаза, и это должно быть непереносимо. Но человек посмотрел на мир так, как будто он его уже видел и знает. Это – второе чудо.