Одни дети Адама продолжают петь, идя на войну. Слыша эту музыку, самый мирный человек становится агрессивным. Другие поют о том, что им кажется любовью. То грустные, то разнузданные, эти звуки чаще других ударяются в небесный свод. Эти песни чаще других называют музыкой. Но ни истинного плача, ни истинной радости в этих песнях нет. Адам смотрит на своих бесчисленных детей, и даже в Раю ему становится грустно.
Человек – это срединное звено; это пупок, в который завязаны все проблемы и вопросы; это фокус, в который стремятся собраться все лучи. Все для него, все ради него, а он сам – для Бога.
У пяти дев, ожидавших Жениха, в лампадах закончилось масло
У пяти дев, ожидавших Жениха, в лампадах закончилось масло. Произошла естественная убыль. Если не подливать в лампаду масло, если, другими словами, не возрастать в вере, то угасание светильника неизбежно. Чего стоит доктор, который после окончания медицинского ВУЗа не читает специальной литературы, не продолжает свое практическое и теоретическое обучение? Чего стоит священник, после семинарии и, пусть даже, академии прекративший свое внутреннее образование? Разве доктору и пастырю хватит той начальной базы знаний и опыта на всю жизнь? Разве эта порция елея не истощится вскорости?
Кроме того, свет лампады мягок и нежен. Его может задуть даже ребенок. Это не факел и не бикфордов шнур, способный гореть даже под водой. Огонь лампады нужно беречь.
Нравственные выводы очевидны.
«Небеса поведают славу Божию…»
Свет движется со скоростью триста тысяч километров в секунду. Это можно понять, но невозможно представить. Со свойственной ему скоростью свет пролетает в безжизненной тишине космоса огромные расстояния, которые также невозможно представить, а понимать это могут только астрономы.
Звезды как-то рождаются и почему-то гаснут. А мы успеваем сами родиться и умереть под их холодным блеском, потому что свет от них, уже погасших, все идет и идет в разные стороны, и в том числе в нашу. В нашу – это к Млечному Пути, к большому скоплению (sic) из двухсот миллиардов звезд, одна из которых – Солнце.
Ближайшая к Солнцу звезда – Проксима Центавра. Она в сорока двух триллионах километров от нас. И я не могу понять, почему чудовищные звезды, летающие друг от друга на чудовищных расстояниях, могут называться «скоплениями». Среди всего этого стройного и гармоничного кошмара Солнце – заурядная звездочка, и мне за него обидно.
Млечный Путь закручен в спираль, которую даже не назовешь огромной. Слова блекнут и теряют смысл. Эта спираль умудряется двигаться и крутиться.
Говоря обо всем этом, мы уже стоим на тонкой грани, отделяющей больного от здорового. Осторожно делаем полшага и… расплывшись в идиотской улыбке, продолжаем. Продолжаем бодрым голосом радиоточки «Маяк» и с уверенностью школьного учителя: «Ближайшая к Млечному Пути галактика – Туманность Андромеды. Она отстоит от Земли на два миллиона световых лет». Добавим от себя: она тоже закручена в спираль и тоже умудряется двигаться.
Пятнадцать минут чтения учебника астрономии, – и вот я уже заблудился, как геймер, залезший в компьютер и не могущий вылезти. Хочу домой, на нашу маленькую планету. Она мило водит хоровод вокруг маленького Солнца где-то в хвосте невыносимо большой Галактики.
Нужно тут же уткнуться носом в свежескошенное сено или выпить кружку парного молока. После чтения учебника по астрономии нужно упасть в траву и наблюдать за муравьями и кузнечиками. В советских фильмах так делали космонавты будущего, когда возвращались на Землю. И, Боже мой, как они были правы! Звездная пыль еще блестела на снятых скафандрах, а они уже плескались голышом в реке и хохотали, как дети.
Да, на Земле умирают. Наша скорбная планета пропитана слезами. Слезы просачиваются сквозь почву и шипят, капая на магму. Но зато на ней любят и молятся. И кому нужны были бы холодные, как могила, пространства космоса, если бы на махонькой Земле Серафим не кормил из рук медведя, Симеон не стоял на столпе, а Мария Египетская не переходила Иордан по воде, словно по суху…
Со времен грехопадения
Со времен грехопадения Бог зовет человека, говоря: «Адам, где ты?» Мы помним, где он (то есть – мы). Он стыдится и прячется в кустах. Стыдится!