Пегги Сью ощутила острый приступ жалости. Она даже застонала — так ей было жаль прекрасную испорченную блузку. Ей было жаль до невозможности новый наряд Ксавье, который так ему шел. И вечер этот, закончившийся кошмаром, ей тоже было жаль. Она кляла на все лады и этот город, и театр, кляла Гильдию разрушителей. Господи! Она готова была начать судебный процесс, и если бы кто-то его возбудил, на ее поддержку можно было рассчитывать полностью!..
— Пойдем — сказала она, взяв себя в руки. — Не хватало еще, чтобы вдобавок ко всему мы и на последний поезд метро опоздали. Нам повезло, что станция рядом.
Подручный следовал за ней безропотно, как игрушка. Он смотрел себе под ноги широко раскрытыми глазами, продолжая оставаться в том же состоянии возбужденного умопомрачения.
— Это же надо! Ну и приключение! Это просто жуть какая-то!
— Да, просто ужасно, — произнесла срывающимся от слез голосом Пегги.
Но Ксавье думал совсем не о люстре, которая чуть заживо его не расплющила. Он думал об истории лоскутного Мандарина.
Глава 5
Лазарь ждал у входа в метро, все чаще поднося к губам небольшую фляжку с выпивкой, сделанную в виде кожаного мешочка с пробкой. Скоро он совсем опустел, и Лазарь, сжав его, выдавил на язык последние капли. Бурдючок был сделан из бобровой кожи. Мастер выкинул его без сожаления в сточную канаву. От выпивки во рту у Лазаря остался привкус гнили, как будто он высасывал из фляжки трупные соки, — при этой мысли разрушителю скрутило живот, и его едва не стошнило. Он прислонился к стене, рот его был открыт, слюна капала на одежду. Ему стало мучительно тоскливо. Потом он вынул из кармана фрака другую маленькую фляжку, и все повторилось заново.
— Саботаж и освобождение крыс — вот до чего я докатился. — Он сдавленно фыркнул, горько и пьяно. — С этим пора кончать.
В кармане у него лежала струна ми, оставшаяся от гитары нищего, которую он купил и разбил у того на глазах несколько дней назад. Такая струна могла выдержать сильное натяжение. Он проверял. В шутку ему ответили: «Она такая прочная, что борова выдержит, если повесить».
Время от времени он касался ее со странным чувством решимости и какой-то извращенной привязанности.
Он их заметил, когда они переходили улицу по дороге к метро. Лазарь тут же отошел в тень. Но, дойдя до тротуара, они остановились. Они были еще слишком далеко от него — примерно в шестидесяти шагах, и он не мог слышать, о чем они говорили.
Ксавье хлопнул себя ладонью по голове.
— Моя форма! — сказал он. — Я забыл взять сумку с формой разрушителя!
— Подожди! — крикнула Пегги, но подручный уже повернулся и стрелой понесся к театру.
Ей было неудобно бежать за ним в юбке. Она осталась ждать на углу, скрестив руки и покусывая губы. Место это было плохо освещенным, люди проходили редко. У нее возникло такое чувство, что она стала чьей-то легкой добычей, нежным лакомым кусочком плоти для ночных акул. Она не осмеливалась обернуться, боясь испугаться, но вся обратилась в слух. При виде птички, контуры которой внезапно обозначились между двумя прутьями решетки, Пегги бросило в дрожь, К ней неторопливо приближался Лазарь, но она его не заметила. Он подошел к ней.
— Ты выйдешь за меня замуж, Пегги. Мы вместе уедем на Баффинову Землю и там начнем все заново.
И Лазарь-Ишмаэль вынул из кармана пачку денег — несколько сотен долларов.
— Так что там лежит в твоей сумке? — спросил гардеробщик, у которого дел было немало, и все — гораздо более важные, чем вопрос Ксавье. (Все сотрудники были мобилизованы на охоту за крысами.)
— Одежда.
— Какого цвета?
— Одежда?
— Нет, сумка.
— Не знаю. У меня с цветом всегда проблемы. В следующий раз я не потеряю билет, обещаю вам.
Гардеробщик раздраженно стал рыться в массе сумок, оставшихся в гардеробе после бегства обезумевшей толпы.
— Ты хоть можешь мне сказать, какая там была одежда?
Через широко распахнутые двери Ксавье наблюдал за началом потасовки. Несколько нетрезвых мужчин намеревались проучить молодцев во фраках, слова уже начали переходить в удары. Вдалеке послышался вой сирен полицейских машин. Выйдя из себя, нетерпеливый гардеробщик повторил вопрос.
— У меня там лежит форма, — ответил Ксавье. — Рабочая одежда, рубашка там такая в клеточку. Розовая, кажется, если я правильно помню. Потому что, понимаете, я только начал осваивать эту профессию.
— Ты разрушитель?
— Подручный! — энергично ответил Ксавье, подняв палец, чтобы поправить гардеробщика.
Тот бросил пареньку сумку и посоветовал ему скорее отваливать подобру-поздорову, иначе он собственноручно зубы ему выбьет. Ксавье поспешно приподнял шляпу и без промедления выполнил желание гардеробщика. Он быстро промелькнул мимо бойни, которую устроили мужчины на ступеньках театра. Его можно было принять за игрока в регби, стороной обходившего место драки с сумкой под мышкой, которую он нес, как обычно несут футбольный мяч.
Пегги будто парализовало. Лазарь настойчиво совал ей пачку денег, которую так и держал в руках.
— На Баффинову Землю или еще куда-нибудь. Подальше на север. Потому что это очень далеко. Там никто не живет. Поедем на китобойном корабле. Видеть ничего не будем неделями. И пить я там больше не буду. Брошу пить.
Она чуть подвинулась в направлении станции метро, но он преградил ей дорогу. Она повернулась и пошла в противоположную сторону. Он следовал за ней, спокойно, с решимостью сомнамбулы. Ее трясло от страха. Она прекрасно понимала, что, бросившись от него бежать, окажется на еще более мрачных и безлюдных улицах. Это был фабричный район, однако ночью фабрики не работали. Там ее в два счета могли зарезать, изнасиловать, сделать с ней все что угодно, а потом выкинуть ее останки в мусор, и никто об этом даже не узнал бы. Ей очень хотелось упасть на землю и заплакать подобно маленькой девочке. Но она продолжала идти, а Лазарь, казавшийся безразличным и уверенным в том, что получит желаемое, неотступно следовал за ней. Он бубнил себе под нос какие-то мотивы, вдруг резко замолкая. Должно быть, мотивы его вдребезги разбитого детства. Даже на расстоянии двух метров, разделявшем их, она чувствовала запах перегара, которым от него разило.
Внезапно он поравнялся с ней, отрезав пути к отступлению, встал к ней лицом и заставил остановиться.
— Дай мне пройти или я закричу.
— Давай, ори сколько хочешь, все равно тебя никто не услышит. Послушай лучше. Выслушай, что я должен тебе сказать. Я боялся, что потерял тебя навсегда. Но в глубине души был уверен, что мы встретимся снова. Может быть, ты скажешь мне, что я не должен был искать с тобой встречи прошлой весной, когда ты выходила из парикмахерской? Ты соб… ты, может быть, собираешься мне сказать, что в жизни происходят такие вещи без всякой видимой причины? Я сразу же понял, кто ты такая. С самого первого взгляда.
— Но ты для меня никто, оставь меня в покое. Я боюсь тебя, мне надо идти домой.
Он никак не мог взять в толк, что может напугать девушку, — это обстоятельство озадачило его. Он даже оцепенел на некоторое время и от этого казался еще более пьяным.
— И это после всего, что было между нами.
— Не говори глупостей. Мы и двух раз с тобой не встретились!
— Что это меняет?
Он был искренне удивлен ее доводам и чуть ли не обрадовался их неубедительности. Потом с внезапной грустью проговорил:
— Я знаю, что ты все еще меня любишь. Иначе и быть не может. После всего, что мы вместе с тобой пережили. В кино. Около твоего парадного. Это просто нельзя забыть.