Как только часы пробили пять, в помещение без стука вошел Кальяри, и его помощник, которого будто ветром сдуло со стула, стал всячески лебезить перед хозяином. Импресарио сопровождал верный, как сторожевой пес, телохранитель. У Ксавье мелькнула мысль о том, что он уже где-то видел это лицо, причем эта мысль была такой яркой и вместе с тем мимолетной, что уже в следующее мгновение он сказал себе, что ошибся, что он никогда не мог видеть этого господина.
Но в его душу тут же вновь закрались сомнения, потому что Кальяри тоже как будто растерялся, увидев Ксавье, как иногда люди удивляются при виде знакомого, которого в каком-то месте они никак не рассчитывали встретить.
— Значит, это ты тот самый паренек с лягушкой?
— Гм, да. Мы с вами где-то раньше встречались?
Импресарио на вопрос не ответил, а по улыбке его трудно было что-то определить. Но про себя он подумал: «Надо же такому случиться! Эта даже лучше того, на что я рассчитывал». Кальяри сел в кресло помощника. Закинул ногу на ногу. Помощник дернул Ксавье за рукав, парнишке следовало тут же начать представление — нельзя было заставлять хозяина ждать.
Ксавье поставил Страпитчакуду на ларец, и она тут же начала концерт. Почти сразу же Кальяри его прервал чуть заметным движением, но настолько властным, что лягушка по собственному своему разумению тут же прыгнула в карман пиджака подручного. — Хватит, — сказал импресарио. — Назови цифру. Я жду, парень. Цену мне свою назови.
Ксавье пожал плечами, кдк бы говоря, что об этом он не имеет ни малейшего представления.
— Я предлагаю тебе пятьдесят долларов за представление из расчета четыре представления в неделю и два бесплатных представления по утрам в рабочие дни. Для начала мы заключим с тобой контракт сроком на полгода.
Подручный, который хотел уже было попросить семьдесят пять центов за выступление, чуть не упал в обморок. Должно быть, господин Кальяри его разыгрывает?
— Вовсе нет. Только у меня есть одно условие: ты сам выходишь на сцену вместе с лягушкой. Одетый точно так же, как ты одет сейчас. В шляпе, с галстуком-бабочкой, в кроссовках — и вперед.
— Вместе выходим на сцену, — машинально повторил потрясенный Ксавье.
— Они от одного твоего вида обалдеют.
— От вида обалдеют, — повторил Ксавье как попугай.
Кальяри щелкнул пальцами, и шофер тут же вынул какой-то документ из папки крокодиловой кожи. Все готово. Типовой контракт артиста эстрады. Осталось только поставить подпись. Он вручил документ подручному. Тот склонил над ним изумленное лицо. Но числа были такими большими, что значки доллара, казалось, слетают со страницы — $$$$$$$$$$$$$ — и кружатся вокруг него, пока у него самого голова не начинает кружиться, пока он не доходит до такого состояния, что уже не понимает ни слова. Он берет ручку, которую Кальяри сует ему чуть ли не под нос, и подписывает документ, продолжая оставаться все в том же состоянии оторопи. Импресарио вынимает из папки пачку денег.
— Вот твой аванс.
Ксавье никогда еще не видел долларовых банкнот такого цвета. Кальяри отсчитал десять бумажек и вложил ему в руку. Две слезинки выкатились из глаз подручного, который никак не мог сосчитать, сколько будет десять раз по сто долларов.
Кальяри сделал небрежный жест в сторону помощника, который следил за развитием событий с явным душевным смятением. Этот жест должен был означать примерно следующее: «Расслабься, я знаю, что делаю».
— Ты начнешь в пятницу вечером. Приходи в мюзик-холл «Гранада». Постарайся там быть к шести. Вот адрес.
Он велел водителю отвезти господина Мортанса домой. Шофер положил руку на плечо смущенно семенившего ногами Ксавье, глаза которого горели, как свечи: он чем-то напоминал лицедея, которому только что ушиб голову камень, свалившийся с луны.
Тяжело дышавший, вспотевший помощник заложил кончики пальцев за отворот пиджака, приняв позу, в которой на картинах иногда изображают Наполеона; он чувствовал себя так, будто вот-вот у него лопнет печенка. Он полез в карман за таблетками. Но в конце концов не выдержал:
— Что на вас нашло, хозяин? Зачем вы ему отвалили такую кучу денег? Этот болван был бы донельзя счастлив, если бы вы за его лягушку платили ему по два доллара!
Каким-то шестым чувством он уловил, что деньги, потраченные на этого лягушачьего артиста, чреваты для него самого потерей.
Кальяри отпил чая и выдержал достаточную паузу, чтобы дать этому человеку вспомнить о том, кто из них двоих миллионер и домик чьей матери грозятся снести разрушители. Потом сказал:
— На самом деле меня интересует не столько лягушка, сколько мальчик.
— Да он же олух царя небесного, — сказал его помощник, чья печень готова была разорваться на части.
— Может быть, да, а может быть, и нет. Как бы то ни было, получается даже забавнее, если отдать за это большую цену. Я бы за этого паренька готов был заплатить гораздо больше.
— Но он ведь без лягушки ничего не стоит. — Помощник щелкнул ногтем указательного пальца себе по зубу. — Зачем же выэто сделали?
Кальяри смотрел на своего служащего, покручивая пальцем ус, который отращивал специально для этого.
— Чтоб наступить на мозоль Рогатьену Лонг-д’Элу, вот для чего.
Озадаченный помощник тяжело осел на диван. Кальяри взглянул на часы.
— Надо же, — заметил он, — никак не думал, что еще так рано. Значит, у меня есть еще немного времени.
Он приподнял голову помощника за подбородок и посмотрел ему в глаза ангельски ироничной улыбкой.
— Ну, ничего, не переживай, ты же знаешь, и тебе кое-что перепадет.
Потом добавил, обращаясь больше к самому себе, поэтому — не без доли самолюбования:
— Сегодня встреча у меня не назначена. Ну да ладно, я столько ей плачу, что, думаю, она не откажется меня принять для очередного сеанса психоанализа.
Контракт, полный тревожных оговорок, так и лежал на столе.
Глава 6
После ночи, сами можете себе представить, какой ночи, Ксавье Мортансу не терпелось осуществить намеченные планы. Не будет преувеличением сказать, что так неожиданно свалившееся на него богатство сводило его сума, по крайней мере первые несколько часов. Он просто не знал, что можно себе купить на тысячу долларов. Это была какая-то дикая, немыслимая сумма денег, настоящая бомба, и эти банкноты такого странного, даже, можно сказать, зловещего цвета… Эта сумма его сначала просто ужасала. Деньги были весомей абстрактного могущества волшебной палочки чародея, потому что, вынь он их из кармана, произошло бы невероятное, так как они были той силой, что влекла к себе Могущество, заставляла его служить нашим желаниям, каким-то дьявольским образом превращала то, чего нет, в то, что есть. Низвергнутый с неба архангел Люцифера, совращающий Америку, только что ворвался в жизнь Ксавье, обретя форму десяти прямоугольных кусочков бумаги, и он теперь не мог выкинуть их из головы, сжечь или выбросить на помойку, они сами уже взяли его за горло. И это еще только начало! Доллары должны были скапливаться у него в руках, оттягивать ему карманы, дождем сыпаться ему на плечи. Но в итоге он все-таки понял.
Он в конце концов понял: то, что с ним случилось, было признаком подувшего в Америке ветра перемен, и ветер этот дул в правильном направлении. Весы чуть-чуть наклонились в ту сторону, какой они и должны были склониться. Он понял теперь, когда сердце его билось так гулко: чем больше у тебя денег, тем больше ты можешь давать. Много банкнот еще было в руках очень скупых людей, но скоро деньги перейдут в руки Ксавье, и уже из его рук они потекут к нищим и обездоленным. Вот так, когда забрезжил рассвет, ему пришли в голову четыре мысли, после чего он наконец успокоился, и возбуждение его спало. Четыре прекрасные мысли.
Во-первых, он подпишет с домовладельцем контракт сразу на год вперед — это, конечно, будет ему стоить дороже, чем ежемесячные выплаты. Зато до следующего года ему не придется думать о переезде. Но как только срок договора истечет, он обязательно переедет в какой-нибудь маленький одноэтажный домик — ни в коем случае снова не в многоквартирный высотный дом, — и чтоб он стоял на том же уровне, на котором пасутся коровы, и двери его жилища будут открыты для всех бедняков. К этому сводилась его первая мысль. Она-то и легла в основу остальных трех мыслей, которые он сделал своей программой действий.