ь полезных выводов. Первый заключался в том, что лучше от и до рассмотреть одну картину, чем мельком увидеть все. Второй вывод исходил из первого и в нем он решил, что не станет обходить все кругом, а выберет штук пять шесть на сегодня. В этот момент ему даже показалось, что он испытывал подобное чувство, когда созерцал город. Тогда он смотрел на каждую деталь отдельно, но не видел целого, сейчас было ровно наоборот, когда он оценивал картину в целом, это давало ему ровно столько, сколько бы любое другое полотно в красках и с рамкой. Однако, глядя на картину без рамы она становится больше, парадокс буквальный, но отнюдь не по сути. Рама на картине нужна только затем чтобы изображение не убежало с холста, для зрителя же она не имеет ценности. Так заключил Тури и увидел первый холст. Под аркой стоит девушка, в руках у нее скрипка, и почему-то кажется, что играть она не умеет. Так кажется, возможно, потому, что скрипка находится в неудобном положении для музыканта и как она собирается играть не ясно. Да возможно она уже сыграла композицию и теперь опустила инструмент, но все равно выглядит неловко и не профессионально, что ли. Так рассудил Тури и только после этого замечания увидел, что за спиной у нее крылья, но и тут он нашел до чего добраться. Вернее не ясно как, мозг Тури сам подал ему такую идею, она заключалась в следующем – крылья похожи на утиные. Может и не формой даже, но цветом точно, хотя все равно мило. Большой палец на ноге девушке так же привлек внимание наблюдателя, здесь дело было не в формах и даже не в цвете, просто она напрягла его так, будто ей тяжело стоять или вроде того. Палец оттопырился от остальных, не известно ведь долго ли ей пришлось стоять. Еще Тури заметил зарубки на крыльях, но объяснить их ему было сложно. По окончанию осмотра, а именно так наблюдал Тури, он прочитал две надписи. Одна из них, вероятно, принадлежала создателю картины, и он слегка поклонился, когда прочел это имя. Там было написано – Ди сер Пьеро Клолюс. Он не знал этого имени, оно ничего не говорило Тури, поклонился же он только затем что не знал как выразить своего почтения его работой. Дальше была приписка о том, что это божественное создание окутано зеленым сукном. Следующая работа так же не осталась без внимания Тури, на ней были изображены люди сплошь двухцветные. Белый и черный. Белые блузы, черные фраки, белые лица, черные бороды. Эту картину объединяло с предыдущей то, что на обоих были изображены музыкальные инструменты. Вот только на этой их было гораздо больше, здесь есть и виолончель и скрипки и арфа и духовой какой-то инструмент, но не медный. Интересен был и задний план и даже чуть не больше переднего, там были фонарики разных цветов, а под ними нечто вроде ног, наверное, все же ноги. Тури по привычке, запомнил все лица первого плана, там были сплошь музыканты, а у одного стул, на стуле надпись – Илер Жермен. Осталось не ясным только чье это имя, потому как стул принадлежал музыканту, а картина художнику. Со следующей картиной было напротив все ясно и даже через чур. Дело в том, что таким произведениям тяжело дать оценку, оно идеально во всем и все же чего-то недостает. На картине банка с фасолью или может другой закруткой, это просто жестяная банка с наклейкой. Нарисована эта банка прекрасно и даже выглядит она со всех сторон хорошо, но вот ощущение того что она не имеет автора почему-то осталось. Увы, эта проблема видна не только у художников рисующих банки, но и у всех тех, кто рисует слишком хорошо. Все есть, но нет автора, вернее детали его, штриха и этого выделят только то, что, наверное, он первый решил нарисовать этот горох, банка которого сама по себе уже хороша. Он молодец, но дальше лучше уйти к другой картине, чтобы не мозолить себе глаз, иначе она перестанет мне нравиться. Именно так и поступил Тури, он подошел к следующей картине и потерял всякую нить рассуждения. С минуту, если не больше он смотрел на картину, не произнося ни слова, даже себе. Не реализм воспроизведения, а скорее реализм сюжета поверг его в молчание. Неизвестно откуда к Тури пришли воспоминания, они часто приходят к нему теперь, в них он часто и не ощущает себя, будто воспоминания и вовсе не его. Бывает ли так что тебе приходят чужие воспоминания или нет, Тури думал об этом, но не сейчас. На картине изображена огромная туша животного, висящего на перекладине головой вниз. Впрочем, и головы то у туши не было, а потому только из подписи можно подлинно узнать, что она принадлежит быку. Из картины видно, что забили его недавно, он освежеван и лишен внутренностей, наверное, где-то неподалеку должна быть голова. Молчание зрителя было вызвано, воспоминанием, он не видел картины, а видел все словно живьем. Первая его мысль была о том, что быки создания далеко не глупые, это не козы иль овцы и если ты не заметил этого на тарелке когда перед тобой уже не живое существо, а говядина, это не значит, что он не был таким. Убивать разумное существо всегда сложно, пусть для того он и живет чтобы однажды оказаться подвешенной тушей, все равно ощущаешь вину. Грешно это или нет вопрос уже другой, ведь есть религии, которые нарочно убивают быков, чтобы снискать милость бога. Едва ли они сыщут эту милость, ведь и бык тот был богов, как и они, в таком случае, не все ли лучше принести в жертву себя. Это уже выходит сатанизм какой-то, а потому не следует даже говорить о быках в таком контексте. Пусть он окажется на столе однажды, такова уж его доля, но не нужно думать о нем как о жертве. Будь это мой бык, мне во сто крат было бы горше вот так рассуждать и наверное вовсе я бы не стал. Тури заметил что на картине помимо самого быка была еще женщина на заднем плане, однако думать о ней на как об элементе картины он уже не мог, а потому решил оставить ее там же и идти дальше. Уже уходя и бросая беглый взгляд на кромку холста, Тури увидел подпись разными буквами – Хармен Рэдт. От чего-то он решил, что первое имя пусть будет художнику, а второе быку, не ясно осталось лишь то зачем во втором имени четвертая буква читающаяся так сложно. На новом полотне увиденным новоявленным ценителем снова оказался бык. Этот был большой черный и еще живой. Еще, потому что в голове его торчит сабля, а на тело наброшено красное полотно. Да этого быка должно быть жаль еще больше чем того, наверное, и все же его голова еще высоко, он гордо смотрит на своего палача, коим является тореадор. В голове Тури просто не оказалось воспоминания где бы он мог живьем представить себе эту картину, а потому возникли лишь ассоциации. Тури попытался представить что чувствовал в этот момент бык и ему показалось что он должно быть рад был закончить именно так, не на веревке под сводом сарая, а в диком поле с саблей которая не смогла его сразить одним мигом. Потомки этого быка могли бы повесить эту картину на стену и восторгаться своим бесстрашным предком, увы они просто быки или коровы и на их стены не вешают картин. Под картиной была надпись – Франсуа Гелен, искусство беседы. Название сложно увязать с увиденным, но все же здесь можно представить вполне красивый диалог. В нем бык рассказывает о своем последнем бое, и спрашивает о том, как же выглядит он теперь, художник же отвечает ему, что сейчас он как никогда восторгается им. Ярость ушла и теперь можно говорить спокойно, уже ни одно слово не будет лишним. Когда Тури увидел новую картину, он едва ли не во весь голос рассмеялся. Тут снова был бык. Картина называлась тореадор, и он был там, но не менее важное место снова занимал бык. Сколько же этих быков в этой галерее? Хосе Мартир написал эту картину, она была простой, и в ней было минимум деталей, но силуэты быка и человека выглядели очень натурально. Тури решил что на сегодня хватит с него картин. И уж точно хватит быков, он развернулся к выходу и, проходя мимо пожилого мужчины, с угрюмым лицом сделал жест в виде рогов. Мужчина с удивлением посмотрел вслед уходящему созерцателю и не нашелся, что сказать в ответ.