Владимир Юльевич уронил книгу на пол.
Скорее даже бросил.
Вот. Хотел немного расслабиться, отдохнуть после всего этого леса формул. Дремучего, холодного леса.
Расслабился...
Нет, он привык к этому. Сжился, стерпелся.
Как с ночным шепотом тараканов.
Как с шелестом отклеивающихся обоев.
Как с лицами врачей. С их улыбками. Он изучил все эти их улыбки. Улыбка любопытства: уголки губ — вниз, брови вверх. Улыбка брезгливости — губы сжаты, но уголки предательски ползут вверх. Улыбка сострадания... этого издевательства вообще не описать.
Пришла бы собака, облизала своим шершавым языком сердце.
Владимир Юльевич поднялся. Болела поясница. К перемене погоды, наверное. Перемены погоды. Единственные перемены, которые он еще чувствовал.
Только бомба.
Бомба будет его подарком человечеству. Бомба, которая никого не убьет. Ничего не разрушит. Не прольет слезы ребенка. Наоборот, утрет всякую слезу и соплю.
Иногда он называл ее Бомбой Любви.
Потирая поясницу, подошел к столу. На чертежах отдыхал таракан.
Надо снова позвонить убийцам тараканов.
На спецобъекте был уже собран генератор. Никто, кроме Владимира Юльевича, не знал, зачем он нужен. Иногда сам Владимир Юльевич, глядя на это сооружение, напоминавшее Вавилонскую башню, начинал сомневаться.
Поднял книгу Абеляра, прихлопнул таракана.
Снова вспомнил о Лотерее. Сел за стол.
Гелевая ручка забегала по формулам, графикам, рожицам на полях.
Внезапно ручка замерла.
Вспотели пальцы.
Кто-то подошел ко входной двери. Тихие подъездные голоса.
Стараясь не шуметь, Владимир Юльевич вышел в коридор.
Заглянул в глазок и похолодел.
Она говорит аллегорически
— Ну, я тоже, наверное, пойду, — улыбнулась Соат, когда дверь за Верой захлопнулась.
Алекс растерянно посмотрел на нее:
— Куда?
— Домой.
— А... — начал Алекс и закашлялся, подавившись слюной.
Соат внимательно смотрела, как он кашляет. Встала с кресла:
— “Зачем пришла”, да?
Алекс, полусогнутый, покрасневший, кивнул.
— Ну, во-первых, потому, что ты меня пригласил, — Соат прошлась по комнате, для чего-то осматривая мебель. — А во-вторых, чтобы ознакомиться с тобой в неофициальной обстановке... Да не удивляйся ты так. Обычная практика нашей фирмы.
— Ну и как, — скривился Алекс, вытирая рот, — ознакомилась?
— Ага. Можно, закурю? Не обижайся. Просто, прежде чем предложить работу, мы внимательно изучаем человека. Ну что ты на меня так смотришь? Да, мы хотим предложить тебе работу. Слышал, что сегодня Билл с Акбаром о Лотерее говорили? На, почитай.
Достала из сумочки сложенный листок бумаги, развернула.
— Что это? — спросил Алекс.
Вера посмотрела на желтое окно Алекса на втором этаже. Зевнула. Нервная зевота. Все хорошо. Просто нервная зевота. Желтое предательское окно.
Да, она сама ушла от него. Ушла. Ты прав. Ушла, но не бросила, слышишь? Это ты меня бросил, каждый день бросал... Смотрел сквозь меня, проходил мимо меня, будто я — как будто я... я...
Сравнения не находилось. Мебель? Половая тряпка? Пустое место?
...как будто я... уже тебе не нужна.
Когда она, уходя, выгребла свои вещи из тесного шкафа и увидела, как в нем стало свободно, ей вдруг стало ясно, как обрадуется Алекс ее уходу. С каким облегчением вздохнет. Наберет полную грудь воздуха и — вы-ы-ыдохнет... Его всегда раздражали ее вещи в шкафу. На них он как раз обращал внимание.
А на нее — нет.
Ненавижу, слышишь?!
Запустить ему сейчас камнем в окно. И гордо убежать. Пусть они там в осколках барахтаются.
Ну и двор... Ни одного камня...
Алекс дочитал: “Ни одного камня...” Какие камни? Мысли путались. Нет, про камни здесь не было. “Внесите свой вклад в торжество СПРАВЕДЛИВОСТИ!” Да, торжество... Она хочет, чтобы он внес вклад в торжество...
— Наша компания выиграла тендер на первичную обработку этих писем, — сказала Соат.
Взяла конфету, раздела ее и положила в рот. Замолчала.
Было слышно, как конфета задыхается у нее во рту.
Встала, снова прошлась по комнате:
— Нам нужен человек, который будет читать все эти письма. Оценивать по специальной шкале. Заносить в базу данных. Работа, конечно, тяжелая... Зато пашешь два месяца, потом два просто в офисе отсиживаешь за те же деньги до официального завершения лотереи. Плохо?
— Да нет, — морщил лоб Алекс.
Как-то все... И эрос весь выдохся, и бабы какие-то непрогнозируемые... Одной вдруг ключ приспичило отдавать!
Другая вместо того, чтобы возбудить, опьянить... принимает его на работу.
— И вообще будешь формально считаться сотрудником МОЧИ. Зарплата, страховка... Ну, ты понял.
— Послушай, Соат... А что за дурь сегодня с этими переговорами была? Мыло и... вообще — всё?
— “Тест на абсурдность”. Не слышал о таком? Его уже западные компании вовсю здесь применяют и еще в каких-то странах. При приеме на работу. Проверить, как человек себя в абсурдной ситуации ведет. Билл этот тест просто обожает.
Алекс молчал, разглядывая бесполезное вино в фужерах.
— Соат... Но ведь я у вас оказался совершенно случайно, просто приятеля подменял.
Соат села рядом с ним — теплая, ироничная, пахнущая конфетами:
— Билл любит говорить, что случайность — это религия дураков.
— Значит, мы тоже не случайно встретились? — Алекс пододвинулся к Соат и положил ладонь на ее шершавое чулочное колено. И подумал: “Она спит с Биллом...”
Конец кассеты
“Нет, в тот вечер между нами ничего не было. Я трогал ее волосы, водил губами по ее гладким щекам. Она разрешала.
С тем же успехом я бы мог целовать холодильник. Ласкать, приоткрывая дверцу, морозильную камеру.
— Неужели ты никогда не любила, Соат? — спросил я ее.
— Я любила одного человека, — ответила Соат, поднимаясь с дивана.
— Я очень любила этого человека, — сказала Соат, допивая остаток вина.
— Я ничего не чувствовала тогда, кроме любви... Ни вкуса еды, ни холода, ни порезов на руках, — говорила Соат, выходя в коридор и проверяя свое лицо в зеркале.
— ...я совершила поклонение одному святому месту, — сказало зеркало лицом Соат, — ...я молилась, чтобы меня избавили от любви... навсегда.
— В глубоком мраке ночи, — пела во дворе замерзающая Вера, — к тебе, любимый, я проникла, а ты не знаешь... Блин, ну где же камень?.. Попрятал он их все, что ли? Так пусть зефир мое дыханье и мой привет ему несет и любви несет стенанья!