“Послушай, — говорил отец, — обрезание не только таджики делают... Все делают”. — “А у мамы оно есть?” — интересовался Алекс. Отец хватался за голову. “У меня оно есть, у меня! — кричал отец, — и у дяди Толика...” Дядя Толик, младший брат отца, сидел на диване и улыбался. “Покажете?” — спрашивал Алекс. Папа и дядя Толик смотрели друг на друга. “Покажи ему”,— говорил папа дяде Толику. “Сам показывай”, — смеялся дядя Толик и уходил курить.
Вот, между прочим, кто был похож на таджика, так это дядя Толик. И волосы у него черные и длинные, и вещи носил только фирменные. Джинсы наденет и пританцовывает: “Слезами горькими мать моя зальется — еще не скоро я вернусь домой...”
Обрезание Алексу все-таки сделали. Пообещав за это велосипед.
А что толку? Все равно несколько месяцев Алекс не мог на нем ездить, и велик дали на время кому-то из родственников, которые его захапали и поссорились с отцом, чтобы не возвращать. Короче, ничего Алекс за свою жертву не получил.
Такая вот несправедливость. Хоть письмо в Лотерею пиши.
Алекс скривился. Письма... Письма в Лотерею.
Темная холодная мысль о письмах.
Каждое утро Соат выкладывала перед ним новую стопку и насмешливо спрашивала:
— Кофе?
— Да.
— С коньяком?
— Да!
— Чё такой психованный стал?
Письма
Писали все: женщины и мужчины, матери и отцы, девушки и не девушки, русский и узбек, эллин и иудей, свободный и раб, патриций и плебей, мастер и подмастерье, начальник и дурак... Писали сумасшедшие, прикладывающие справки о своем психическом здоровье; нормальные люди писали, что они на грани безумия...
Писали заключенные и рисовали в письмах розу, кинжал и девушку. Писали пенсионеры, чьи письма можно было опознать по математическим вычислениям, кончавшимся фразой: “сами видите, что на такую пенсию прожить нельзя”. Писали предприниматели и требовали утопить налоговых инспекторов, желательно на главной площади и под веселую музыку. Писали одинокие женщины и то же самое просили сделать с их бывшими мужьями, любовниками и эстрадными кумирами.
Вначале Алекс, несмотря на перенесенное в детстве тяжелое отравление цинизмом, на письма реагировал. Внимательно читал. Возмущался. Посмеивался. Качал головой.
Соат смотрела на него из-за монитора.
— Послушай, — поднимался Алекс. — Старуху свои же дети из квартиры выставили. Сейчас тебе прочту...
— Алекс, — говорила Соат уставшим голосом, — я же не читаю тебе вслух отчет по освоенным средствам. У каждого своя работа.
И раздраженно шлепала пальцами по клавиатуре.
Когда Алекс очередной раз начинал смеяться над каким-нибудь нелепым посланием, Соат закатывала глаза и шла курить.
Один раз Алекс не выдержал и ринулся с одним кровоточащим письмом в кабинет Билла.
И замер в дверях.
— Дорогой Алекс, — смотрел на него Билл, — я догадываюсь, зачем вы пришли. Садитесь. Скажите, вы хорошо помните условия вашего контракта?
Алексу стало зябко.
— Если вас шокирует такая постановка вопроса, — продолжал Билл своим виниловым голосом, — можно сформулировать иначе: как вы думаете, для чего вас взяли на работу? Правильно. Мы взяли вас, чтобы самим не тратить времени и сил на разгребание этих нечистот. Мы специально обговорили с МОЧИ эту позицию и соответствующую зарплату. Очень неплохую зарплату, кстати.
Алекс кивнул:
— Билл, я все понимаю. Но в проектном документе, если не ошибаюсь, есть одна бюджетная строка — “На непосредственное вмешательство”. То есть, если я правильно понял, в тех случаях, когда вопрос жизни и смерти, МОЧИ может вмешаться. Адвоката хотя бы нанять...
Билл слушал не перебивая.
Медленно покачивались под бровями две серые рыбы.
— Я рад, Алекс, что вы так внимательно изучили проектный документ. Но понимаете, Алекс, для того, чтобы понять проектный документ, недостаточно его просто прочесть. Нужно знать, как он составлялся. А составлялся он приблизительно так. МОЧИ получила бабки... ну, например, от другой международной организации, которая сама не успевает их потратить, а потратить нужно, иначе урежут бюджет. МОЧИ как всякая международная контора будет тратить деньги так: разделит на три части. Одну часть положит себе в карман. Вторую положит в карман какой-нибудь другой организации, одной или двум. Для чего? Для того, чтобы, когда у этих организаций тоже появятся деньги под какой-нибудь проект, они не забыли привлечь в качестве партнера МОЧИ, иными словами...
— Вернуть МОЧИ ту самую треть, — сказал Алекс, разглядывая стол.
— Совершенно верно. Хотя не обязательно МОЧИ. Может, просто чиновнику, который работал в МОЧИ, а потом перешел в другую международную организацию... Итак, остается треть тех самых бабок. Как ее потратить, чтобы большая часть все равно вернулась в нужные руки? Правило первое: раздуть географию проекта. Пусть охватывает сразу две-три страны. Лучше — пять. Каждая страна — своя валюта, свои правила игры, свои правила того, как нарушать эти правила... Соображаете, Алекс?
— Соображаю. Контролировать проект становится труднее.
— А пускать дым в глаза соответственно...
— Легче.
— Правило второе: двадцать процентов бюджета должно закладываться на невыполнимые статьи. Для того чтобы это сделать, в качестве эксперта нанимается... ну, скажем, гренландский профессор.
— Почему именно гренландский?
— Ну, не обязательно гренландский. Исландский, мадагаскарский, австралийский. Главное — как можно более далекий от той страны, в которой будет осуществляться проект. Представьте, Алекс. Вот сидит наш мадагаскарский гений, читает первую версию проектного документа. Читает, читает... Тут к нему с Килиманджаро слетает его экспертная муза с кольцом в носу. Профессора осеняет: “Упс! Надо, чтобы, если вдруг потребуется немедленное вмешательство для установления справедливости, заложить на это...” Что вы на меня так смотрите, Алекс? Да, у этого профессора тоже доброе сердце. Он любит людей, природу и чумазых детишек на фотографиях... Он убеждает МОЧИ выделить для этой благородной цели тысяч десять. МОЧИ соглашается...
— Так в чем же проблема? — не выдержал Алекс.
— Все в том же, — усмехнулся Билл; халдейские рыбы его глаз зажглись мокрым огнем. — Все в том же. Кто будет реализовывать эту статью? МОЧИ? Они не аккредитованы в стране, действуют через нас. Мы, “Сатурн Консалтинг”? Ничего подобного нет в нашем уставе, нас тут же лишат регистрации. Кто?
— Но ведь какой-то выход должен быть...
Билл склонил голову набок. Алексу показалось, что от него запахло морской пучиной.
— Алекс... Выход — это не дверь в страшной темной комнате. Выход — это вы сами. Тот, кто ищет его снаружи, а не в себе, всю жизнь остается пленником. Поверьте мне, как бывшему психологу. Вот вы пришли ко мне, письма принесли... Алекс, я хочу напомнить вам одну историю. Один человек, ваш, можно сказать, ровесник, оказался в похожей ситуации. Нет, он не получал никаких писем, не сидел в офисе, он ходил по своей грязной, заплеванной стране... и несправедливость кипела вокруг него, понимаете? Все эти нищие, все эти доведенные до безумия стояли вдоль дороги, как столбы; он видел, как гноятся их язвы, как гноится их сердце. Что делает наш молодой человек, Алекс, а? Записывается на прием к Первосвященнику? Посылает имейл представителю международной организации под названием “Римская империя”? Хорошо, компьютеров тогда не было, но ведь он теоретически мог стать одним из осведомителей римлян и, между делом, сообщать им иногда об этих самых язвах и несправедливостях... Почитайте письма Плиния Младшего, он был наместником в восточных провинциях и очень даже интересовался, не обижен ли простой народ. Надеюсь, вы помните, какой выход в итоге нашел ваш ровесник? Не нужно напоминать, нет?