С о з д а т е л ь б о м б ы (медленно): Да, хлебом... Хлеба и зрелищ... Вы ничего не заметили странного в его поведении в последнее время?
А л е к с: У Билла? Нет... То есть... Голос у него сегодня был какой-то странный. Радостный.
С о з д а т е л ь б о м б ы: Радостный?
А л е к с: Да.
С о з д а т е л ь б о м б ы (с усмешкой): В какое странное время мы живем, Алекс... Радостный голос кажется подозрительным. Сильная любовь вызывает изжогу. Справедливость — насмешку...
А л е к с: И мы, Люди Льдины...
С о з д а т е л ь б о м б ы: Что?
А л е к с: Нет, ничего. Вам когда-нибудь подкладывали дохлую собаку?
С о з д а т е л ь б о м б ы: Не припомню.
А л е к с: Ну да. Уважаемый ученый, секретный гений, и вдруг такое бе-э-э... Сегодня утром ваша подопечная, пока я спал, вывалила все цветы в ванну, а сверху подкинула дохлую...
С о з д а т е л ь б о м б ы: Алекс...
А л е к с: Не волнуйтесь, Владимир Юльевич, я все это занес в тетрадь наблюдений. Объективность, только объективность.
С о з д а т е л ь б о м б ы: Алекс, я же объяснял вам насчет цветов. Вы подарили ей букет цветов, понимаете?
А л е к с: Букет, который дали мне вы!
С о з д а т е л ь б о м б ы: Да, я. С вашего согласия. Больше того, по вашей просьбе.
А л е к с: Но вы должны были меня как-то предупредить!
С о з д а т е л ь б о м б ы: Я вас предупредил, Алекс. Я вас предупредил, что сам не могу предвидеть всех последствий...
А л е к с: И мы, Люди Льдины... Нет-нет, это я так, прицепилось... Да, вы меня предупредили. Завтрашний день науки. Философия любви. Луч света в кучке дерьма. Последствий нельзя предвидеть.
С о з д а т е л ь б о м б ы: Не утрируйте, Алекс. По моим расчетам, эта вспышка у нее вскоре пройдет...
А л е к с: Нет, вы, конечно, говорили: “Всех последствий нельзя предвидеть”. Но я... я думал, что это как в обычной любви. Любви без последствий не бывает... Я, кажется, не то говорю... Идешь куда-то, делаешь глупости... Постоянно страх потерять то, что еще не нашел. Вам этого все равно не понять... (Молчит). Ладно, извините. Но вы могли меня предупредить, что она за какую-то неделю постареет лет на десять?
С о з д а т е л ь б о м б ы: Она прожила за эту неделю десять лет. Эмоционально, понимаете?
А л е к с: Нет, не понимаю. Когда человек любит, он молодеет. Даже врачи говорят, что любовь омолаживает...
С о з д а т е л ь б о м б ы: Да, Алекс, любовь-страсть, любовь-влечение омолаживает. То, что греки называли эросом. Но ведь есть другая любовь, любовь-сострадание, милосердие, жертвенность... В этом ведь суть моей бомбы. Представляете, если бы это была бомба, заряженная эросом? Ошалевшее от любви человечество, люди прыгают друг на друга, планетарная собачья свадьба!
Алекс молчит.
С о з д а т е л ь б о м б ы: Нет, нет, Алекс, — только вместе с жертвенностью. Состраданием. Вы представьте, что Соат пережила. Каждый ваш поступок казался ей высшим самопожертвованием. Вы подарили ей цветок, а ей, наверное, казалось, что вы поливали его своей кровью... Или что сорвали этот цветок с самой высокой вершины, я не знаю... Теперь она пытается отблагодарить вас за него. Да, таким вот образом.
А л е к с: А собака?
С о з д а т е л ь б о м б ы (медленно проводя рукой по стенду с приборами): Не знаю... Вы уверены, что это сделала она?
А л е к с (вспомнив): Там были чьи-то чужие следы...
С о з д а т е л ь б о м б ы: Следы?
А л е к с: Да... Хотя, стойте. Как этот человек мог войти? Только если ему открыла Соат.
С о з д а т е л ь б о м б ы: А если у него был ключ?
А л е к с: Откуда? Я давал ключ Соат. У Верки, правда, еще был. Нет, она его вернула.
С о з д а т е л ь б о м б ы: У какой Верки?
А л е к с: У бывшей моей, помните, рассказывал? Ее теперешний муж еще ко мне приходил, лотереей интересовался, про мафию чего-то рассказывал... Вы серьезно думаете... Нет. Я ведь мог в любой момент проснуться.
С о з д а т е л ь б о м б ы: Аэрозоли.
А л е к с: Что?
С о з д а т е л ь б о м б ы: Снотворные аэрозоли. Голова, когда проснулись, не болела?
А л е к с: Болела! Но мы... но я вчера выпил... Что за чушь! Для чего им нужна была эта собака? Цветы... и собака?
С о з д а т е л ь б о м б ы: Не знаю. У меня ведь тоже побывали. Дома.
А л е к с: Тоже — собака?
С о з д а т е л ь б о м б ы: Да... Где-то зарыта собака... Что? Нет, чертежи не тронули. Может, перефотографировали (подносит к лицу воображаемый фотоаппарат). Чик. Чик. Вчера вечером обнаружил. И оставили письмо.
А л е к с (берет из рук С о з д а т е л я б о м б ы конверт, достает рисунок, рассматривает): Что это? Какой-то древний рельеф... А это кто, корова?
С о з д а т е л ь б о м б ы: Не знаю. На вечер договорился с одним искусствоведом. Повезу, спрошу.
А л е к с: Смотрите, и собака в уголке!
С о з д а т е л ь б о м б ы: Может, и собака. Идемте, Алекс. Я покажу вам кое-что поинтереснее. Тот самый агрегат.
А л е к с: Вашу “Вавилонскую башню”?
С о з д а т е л ь б о м б ы: Да. Идемте. Я должен вам все это показать. Если со мной вдруг что-то произойдет, то...
Уходят. Темнота.
Темнота
Дорога обратно в офис была дорогой из полудня в ранний вечер. Небо вдруг вылиняло, потемнело, свернулось.
Машина, в которой трясся Алекс, постоянно ломалась. Шофер выходил, распахивалась челюсть капота, капала мертвая мазутная слюна.
Алекс смотрел, как водитель ходит вокруг машины, как вокруг раненого жеребца, и снова звонил Биллу.
“Умер он, что ли...” — думал Алекс, слушая гудки.
Звонить Акбару он боялся. Звонить Соат не хотел.
— Странные вещи в городе творятся, — сказал водитель, вернувшись. — Новые разбойники появились. Загримированы под милицию. Посмотришь, ничем от милиции не отличить. Форма, глаза, запах, — все как у милиции.
Машина поехала.
— А отличить их можно только по тому, что денег не берут. И без суда на месте суд делают. Без денег. Говорят, Правительство им такое разрешение дало.
— Кому?
— Разбойникам, — сказал водитель.
“Что же делать... Что-то надо делать...” — думал Алекс, глядя на кровавое яблоко светофора.
— Между прочим, их привезли из Англии. И сама королева приказ отдала. Наши молчат; кому охота с английской королевой базарить? Кореш в аэропорту работает; собственными глазами, говорит, видел, как их из самолета под музыку разгружали...
— Кого? — спросил Алекс.
— Разбойников, — сказал водитель.
Наклонившись к Алексу, добавил:
— Сучка не нужна, спаниэль? Обалдеть, какая добрая...
Подъехали к офису. К машине кинулись какие-то люди.
Узнав Алекса, стали рассказывать ему свою жизнь.
Сережа стягивал с себя веселый галстук и собирался уходить.
Посмотрел на входящего Алекса:
— Все ушли.
Снова стал что-то собирать, закрывать, застегивать.
— У нас объявили неполный рабочий день? — спросил Алекс. — Сережа промолчал. Алекс сел и стал наблюдать, как охранник готовится к бегству. — Билл просил меня подежурить ночью, — сказал Алекс.
— Да, он прислал факс.
— Факс?
Сережа сел напротив Алекса. Посмотрел на него трусливыми мужскими глазами:
— Алекс, ты что, серьезно собираешься здесь оставаться?
— А что?
— Ну и оставайся.
— Ну и останусь. Схожу только, поужинаю...
— Можешь расслабиться. О тебе позаботились.
— В смысле?
— В смысле ужина. Из ресторана заказали. Ножички-вилочки, все дела... Там, у Акбара в кабинете.
— Серьезно? — Алекс поднялся, собираясь сходить и посмотреть.
— Первомайская шутка, — сказал Сережа и тоже поднялся.
“Да, сегодня же Первое мая...” — вспомнил Алекс и почувствовал запах открыток, которые надписывал в детстве: розовые цветы и трудящиеся — цена 5 коп.
— Алекс!
Сережа направился к выходу. Могучий, геометрически правильный Сережа. Вылитый трудящийся.
— Алекс, не оставайся тут... Фигово здесь.
“Чем я виновата? — говорил кто-то на улице. — Все до копеечки им отдала...”