Майк Резник
Лотос и копьё
Лотос и копьё
Когда-то давным-давно, много-много эр назад, жил-был слон, который как-то раз решил взобраться на вершину Кириньяги, что кличут горой Кения. Он лез-лез, пока не достиг самой вершины, где стоял золотой трон, с которого Нгаи правил Вселенной.
— Зачем ты искал меня? — угрожающе спросил Нгаи.
— Я пришел к тебе с одной просьбой. Не мог бы ты превратить меня в кого-нибудь другого? — сказал слон.
— Я создал тебя самым сильным и могущественным из всех тварей, — ответил Нгаи. — Ты можешь не бояться ни льва, ни леопарда, ни гиены. Куда б ты ни шел, все остальные созданные мной существа торопятся освободить тебе тропу. Почему ж тебе расхотелось быть слоном?
— Как я ни силен, всегда найдется такой слон, который обладает большей силой, — возразил слон. — Он отгоняет меня от ям с водой и сочной травы. Он забирает себе всех самок, и мое семя умирает внутри меня.
— И чего ж тебе надобно от меня? — вопросил Нгаи.
— Я и сам не знаю, — ответил слон. — Мне хотелось бы стать жирафом, ибо на кронах деревьев всегда есть зеленые свежие листья — куда б жираф ни направился, он везде найдет себе пропитание. Или нет, кабан-бородавочник тоже не испытывает не достатка в пище. Зато орел выбирает себе самку на всю жизнь, и даже если он не так силен, чтобы защитить ее от посягательств сородичей, которые вдруг вознамерятся отбить ее, его глаз настолько острый, что он увидит врага издалека и успеет укрыть самку. В общем, преврати меня в кого сам пожелаешь, — заключил слон. — Доверяюсь твоей мудрости.
— Да будет так, — провозгласил Нгаи. — С этого дня у тебя будет такой длинный нос, что ты без всякого труда сможешь достать самую изысканную листву, растушую только на вершинах акаций. Кроме того, я дам тебе огромные бивни, чтобы ты мог добыть из земли воду и корни в любом уголке моего мира. И там, где орла подведет его острый глаз, тебя спасет обоняние и слух, которые я подарю тебе.
— Чем я могу отблагодарить тебя? — в радости воскликнул слон.
— Может, тебе вовсе и не захочется меня благодарить, — ответил Нгаи.
— Как так? — удивился слон.
— Ведь что бы я ни сказал, что бы я ни сделал с тобой, ты все равно останешься слоном.
Выдаются такие деньки на нашей терраформированной планете Кириньяга, когда быть мундумугу, колдуном-врачевателем, не составляет ни малейшего труда. В такие дни я благославляю пугал в полях, раздаю амулеты и всевозможные мази больным, рассказываю сказки детям, делюсь впечатлениями с Советом Старейшин и учу уму-разуму своего юного помощника Ндеми; ибо мундумугу — это нечто большее, нежели создатель амулетов и заклятий, это не просто разумный голос в Совете Старейшин: мундумугу — хранитель традиций, благодаря которым народ кикую стал таким, какой он есть.
А иногда быть мундумугу очень нелегко. К примеру, если я решаю какой-нибудь спор, одна сторона обязательно остается мной недовольна. Или когда приходит такая болезнь, с которой мне не справиться — ненавижу говорить семье умирающего, что их отца, сына или брата вскоре придется оставить в саванне на съедение гиенам. Или когда я вижу, что Ндеми, который когда-нибудь станет мундумугу, абсолютно не готов принять на себя мои обязанности. А ведь уже недалек тот день, когда мое старое, морщинистое тело откажет.
Но ужаснее всего быть мундумугу, когда перед тобой встает проблема, против которой вся мудрость кикую — не более, чем пыль на ветру.
Такой день начинается как все. Я просыпаюсь, прогоняю остатки дремы и выхожу из хижины на бому. На плечах у меня одеяло — солнце еще не успело прогнать ночную прохладу. Я разжигаю огонь и сажусь рядом, поджидая Ндеми, который наверняка опять опоздает. Иногда я сам удивляюсь его богатому воображению, ведь в своих оправданиях он еще ни разу не повторился.
Со старостью ко мне пришла привычка жевать по утрам лист дерева кват, чтобы кровь бодрее текла по телу. Ндеми не одобряет этой моей привычки, поскольку выучил, что кват — это не только лекарство, но и сильнодействующий наркотик. Я еще раз объясню ему, что без этого листа страшная боль будет мучать меня, пока солнце не окажется над самой головой. Я скажу ему, что, когда он будет таким же, как я, его мускулы и тело тоже перестанут повиноваться приказам и начнут приносить одно страдание. Он в ответ только пожмет плечами, кивнет головой и позабудет все до следующего утра.
Наконец он придет, мой помощник, и после объяснения, почему он сегодня опоздал, снесет калебасы к реке, наполнит их водой, затем наберет хворосту и принесет на мою бому. Затем мы приступим к занятиям, во время которых я, возможно, буду объяснять ему, как приготовить притирание из стручков акации, а он будет сидеть, изо всех сил сдерживать зевоту и вообще демонстрировать такое владение собой, что пройдет десять-двенадцать минут, прежде чем он спросит, когда я научу его, как превратить врага в насекомое, чтобы наступить и сразу раздавить.
Наконец мы отправимся в хижину, где я преподам ему основы управления компьютером, ибо после того как я умру, именно Ндеми будет осуществлять контакт с Управлением и просить Орбиту изменить погоду так, чтобы на иссушенные равнины пролился дождь и дни стали либо короче, либо длиннее, как при настоящей смене времен года.
Затем, если это будет ничем не примечательный день, я наполню карман амулетами и пойду по полям, отводя таху и сглазы, наложенные на землю, и уверяя людей, что теперь, наконец, можно продолжать трудиться и выращивать пищу, от которой зависит вся наша жизнь. Если же пойдут дожди и все вокруг зазеленеет, может быть, я принесу в жертву коз, дабы отблагодарить Нгаи за его милость.
Неудачный день я распознаю, стоит только заалеть рассвету. Хотя, конечно, бывают и другие признаки: помет гиены на моей боме, точный знак таху, или ветер подует вдруг с запада, тогда как все благоприятные ветры дуют исключительно с востока.
Но то утро, о котором я веду рассказ, выдалось безветренным, даже гиены не побывали ночью на моей боме. Тот день начался как самый что ни на есть обычный. Ндеми опоздал — на этот раз, клялся и божился он, на тропинке к моему дому, что на холме, он повстречал черную мамбу, и ему пришлось ждать, пока она скроется в высоких травах. Только я закончил учить его молитве — пожеланию здоровья и долгих лет, которую ему придется произносить по случаю рождения каждого ребенка, как появился Коиннаге, верховный вождь деревни.
— Джамбо, Коиннаге, — приветствовал его я, скидывая наземь одеяло, ибо солнце уже взошло, и воздух наконец прогрелся.
— Джамбо, Кориба, — ответил он, озабоченно хмуря брови.
Я выжидательно смотрел на него, ибо редко когда Коиннаге удосуживается совершить долгий подъем на холм, чтобы навестить меня на моей боме.