– Почему ты держишь крест?
Я разворачиваюсь и почти пронзаю сердце Гейба.
– Черт, – восклицает он, хватая меня за запястье, прежде чем оно ударяется о его грудь. – Господи Иисусе. Полегче, Баффи[17].
– Какого черта, Гейб? – Моя грудь вздымается, ноги дрожат. – Ты напугал меня до чертиков.
Он вырывает распятие из моей руки, с прищуром разглядывая его.
– Буквально «Господи Иисусе». Спрошу снова: почему ты держишь крест? Ты собиралась провести еще один сеанс по воскрешению Курта Кобейна из мертвых?
– Тьфу. Будь ты проклят, – бормочу я, пытаясь привести нервы в порядок. – Что ты делаешь в моем доме?
– Не выгляди такой удивленной. Я всегда прихожу без предупреждения.
– Но не когда ограбление моего дома в самом разгаре!
Одна из его бровей недоуменно выгибается.
– О чем ты говоришь?
Забрав крест назад, я бросаю его на диван и встряхиваю руки, как будто пытаюсь избавиться от мурашек. Затем глубоко вдыхаю.
– Я услышала шум. Сначала я подумала, что моя кошка что-то опрокинула, но она была со мной в спальне. Значит, не иначе человек в маске прячется за моим фикусом, чтобы надругаться надо мной.
Мы оба бросаем взгляд на фикус и вздыхаем, так как там пусто.
– Вероятно, это просто был я, – решает Гейб. – Ты ведешь себя как параноик.
– Попробуй быть женщиной, которая живет в одиночестве после трех месяцев преследования.
Он поднимает руки вверх.
– Прости. Ты права. – Гейб неторопливо подходит к дивану и плюхается на него, закидывая руки на спинку. Его темно-зеленые глаза поднимаются на меня, когда он наклоняет голову вправо. – У нас так и не было этого «Всегда солнечно» марафона.
Пожав плечами, я осторожно подхожу к нему, все еще на взводе.
– Твой брат, буквально воскресший из мертвых, немного отвлек нас, – говорю я, садясь рядом с ним и прочищая горло. – Кроме того, ты сейчас очень занят.
Гейб стонет и поднимает три пальца, а после начинает загибать по одному, будто ведя отсчет до чего-то.
– Ну знаешь, трахаешься с моей сестрой и все такое.
– И вот оно, – заключает он, драматично указывая на меня указательным пальцем.
Улыбка сползает с лица, и я качаю головой, подтягивая колени к груди.
– Неважно. Я не возражаю. Хотя бы кто-то действует.
– Что случилось с Милтоном?
– То и случилось, что его зовут Милтон, – отвечаю я. – Кажется, родители его сильно ненавидели, раз дали такое имя.
Смех вырывается из моего друга, когда он вытягивает ноги.
– Туше.
– В любом случае, я не заинтересована в отношениях. Ты знаешь меня – я независимая неряха.
– Это все те пошлые книжки, которые ты читаешь. Твои стандарты слишком высоки.
Я усмехаюсь, тянусь к пульту и включаю «Нетфликс». Гейб прав. Может быть, я стала безразлична к реальным мужчинам. Может быть, мои желания живут между страницами книг, в которых герои с двадцатипятисантиметровыми шлангами и волшебными языками делают такое, что у их дам глаза на лоб лезут.
А все, что получаю я, – это сталкеры и парни по имени Милтон.
Ну что ж. Я совершенно не против того, чтобы жить в своем вымышленном мире и однажды умереть сумасшедшей кошатницей.
Я подскакиваю в постели, не понимая, что, черт возьми, меня только что разбудило.
Сон? Еще один странный шум?
Гейб, который вломился как псих?
Оглядывая затемненную комнату в поисках моей кошки, я ловлю ее горящие глаза у порога. Она мяукает, когда я замечаю ее. Может, она хочет пить – я совсем забыла проверить ее миску перед тем, как поднялась к себе и легла спать.
Алексис снова мурлычет, и я тру глаза, стараясь заставить себя выползти из постели и позаботиться о своей кошке. Должно быть, именно так чувствуют себя родители.
– Хорошо, хорошо, я иду. Такая нетерпеливая.
Я чувствую себя зомби, когда спускаюсь по лестнице и иду через гостиную на кухню. Лампочка над раковиной горит, – света от нее достаточно, чтобы я понимала, что делаю. Заглядывая в миски Алексис, я понимаю: воды достаточно, и у нее даже осталось немного корма с ужина. Я ругаюсь сквозь зевок и смотрю на часы. Сейчас немного за полночь.
В такие моменты я рада, что работаю дома. Моя уставшая задница завтра будет спать.
– Ты обманула меня, киса. Я никогда больше не поверю…
Я запинаюсь, обернувшись. Взгляд цепляется за мою любимую вазу на полу, каким-то образом сбитую с пристенного столика. Вода почти полностью высохла, а весенний букет россыпью лежит на плитке.
Неприятное покалывающее ощущение возвращается – это знакомый укол страха.
Я смотрю на упавшие цветы дольше необходимого, пытаясь найти логичные причины этому беспорядку. Я замираю, пытаясь все обдумать. Алексис была в моей комнате, когда я вздрогнула и проснулась, так что она ни при чем. И цветы были на своем привычном месте, когда я поднялась наверх вечером, чтобы почитать.