– Каждый раз, когда я обращаюсь к твоей кошке, женщина в динамике разговаривает со мной.
Ее ответ – смех.
Громкий, жизнерадостный, зарождающийся в животе смех.
Она бросает взгляд на громкоговоритель, отдавая ему новый приказ:
– Алекса, включи музыку девяностых.
«Алекса» повинуется, и музыка наполняет воздух.
– Это одно из самых крутых современных устройств, – заявляет Сидни, ее ухмылка не исчезает, пока я обдумываю ее слова. – Тебе нравится музыка?
– Я к ней не привык. Возможно… – Мое сердце ускоряется от неожиданной просьбы, которая вертится у меня на кончике языка. – Возможно, ты сможешь познакомить меня со своей любимой музыкой.
Глаза Сидни расширяются, непослушная прядь волос спадает вперед и щекочет ее висок. Она зачесывает ее назад, сглатывая и нетерпеливо кивая.
– С удовольствием.
Я чувствую, как мои стены трескаются, броня рушится, напряжение рассеивается.
И я не уверен, в чем дело: в приятной мелодии, льющейся из динамика; в кошке, которая устроилась на моих ботинках и согревает пальцы ног; или в выражении лица Сидни в этот момент.
Я знаю только, что обязательно запомню этот образ.
Глава 8
Сидни
– Ты будешь моим другом, Оливер Линч?
Я подхожу к соседскому мальчику, который сидит на ступеньках своего крыльца и запихивает печенье в рот. Крошки осыпаются на его колени, когда он смотрит на меня. Его светло-каштановые волосы прилипли ко лбу из-за летнего солнца.
Он прищуривается с набитым печеньем ртом.
– У девочек вши.
– А вот и нет. – Я скрещиваю руки поверх джинсового комбинезона, надеясь, что он поделится со мной печеньем. Оно выглядит очень аппетитно.
– А вот и да. Мне Энтони рассказал.
– Энтони – большой толстый лжец. Может, это у него вши.
Оливер пожимает плечами.
– Может быть.
Я решаю присесть рядом с ним на бетонное крыльцо и радуюсь, что он не велит мне убираться восвояси. Я действительно хочу это печенье – оно пахнет как мамина овсянка.
– Их испекла твоя мама?
– Да.
– Можно мне одно?
Оливер рассматривает меня, обдумывая ответ.
– Только если поклянешься, что у тебя нет вшей.
– Клянусь, – говорю я ему. – Честное-пречестное. У меня их не было с прошлого Рождества.
Кажется, мой ответ его устраивает. Он берет тарелку и поднимает вверх.
– Оно овсяное. Мое любимое.
Есть!
– Я люблю овсянку! – Я вытираю испачканную мелом руку о комбинезон, поскольку потратила последние несколько минут на то, чтобы написать свое имя на подъездной дорожке, а затем беру угощение. Не теряя времени даром, я почти проглатываю печенье. – Очень вкусно.
– Сколько тебе лет? – спрашивает Оливер, стряхивая крошку со своего колена.
– Пять.
– Мне шесть.
– Круто, – улыбаюсь я.
Мы сидим в тишине, бок о бок, плечом к плечу, наблюдая, как мимо проезжают дети на своих велосипедах. В этот теплый июньский день мама наконец-то разрешила мне пойти к соседям одной.
– Как думаешь, мы можем стать друзьями?
Ответ не занимает у него много времени. Оливер отбрасывает назад свои рыжевато-каштановые волосы, которые почти закрывают ему глаза.
– Думаю, что можем. Ты не такая надоедливая, как мой младший брат.
Сквозь сетчатую дверь доносится пронзительный детский крик, и мы со смехом смотрим друг на друга.
– У меня есть старшая сестра. Она тоже раздражает.
– Как ты думаешь, у них есть вши? – интересуется Оливер, и на его лице появляется глупая ухмылка.
– Определенно.
Мы снова хихикаем, и Оливер поднимает с земли палку и начинает проводить ей по трещинам в цементе.
– Хочешь пойти на задний двор и попрыгать на моем батуте?
– Конечно! – восклицаю я, практически спрыгивая с крыльца от восторга. – Идем.
Мы оббегаем дом, проходим через ворота и забираемся на батут, смеясь и запыхавшись. Мы прыгаем часами, пока день не сменяется сумерками и летнее солнце не заходит за кучевые облака. На исходе дня мы любуемся усыпанным звездами небом. Наши плечи прижаты друг к другу, вокруг жужжат светлячки, пока мы делимся историями и шуточками «тук-тук».