О древнем происхождении Малабарской церкви свидетельствуют и более достоверные источники. Так, под актами первого Вселенского собора (325 год) стоит подпись Иоанна, «епископа всей Персии и Великой Индии»{32}.
В 1547 году на «горе апостола Фомы» (близ Мадраса) был найден черный каменный крест, увенчанный рельефом с изображением голубя. Крест покоился на плите, по краям которой была высечена надпись. Она оставалась непрочитанной почти 400 лет. Только в 1928 году на Международном съезде востоковедов в Оксфорде археологи с помощью иранских специалистов расшифровали ее. Написанная на пахлевийском наречии времен Сасанидов (226–661), она гласила: «Господи Иисусе Христе, помилуй Афраса сына Кахербухта сирийца, который сохранил этот крест». Находка креста и расшифровка надписи надгробья подтверждают обоснованность предположений, что юго-западное побережье Индии с середины IV века становится прибежищем христиан, спасавшихся от гонений Сасанидов. Считают, что в 345 году в Кранганоре на Малабаре поселились первые 400 человек. Пришельцы ввели сирийский язык при богослужении, родственный тому языку, на котором будто бы говорил Иисус Христос, и создали здесь особый архитектурный стиль местной церкви (сирийский тип){33}.
Европейцы узнали про небольшую христианскую общину в далекой стране от знаменитого венецианца Марко Поло, вернувшегося на родину в 1293 году. Вскоре в Индии появились францисканские и доминиканские монахи, а в 1333 году папа Иоанн XXII официальна заявил о притязаниях на главенство над христианами Индии. В 1542 году в столицу Португальской Индии — Гоа прибыл францисканский монах Франциск Ксавье, с именем которого связано основание здесь католической миссии. Католики попытались обратить в свою веру малабарских христиан. Началась упорная борьба, завершившаяся учреждением в конце XVI века инквизиции… Иезуиты уничтожили церковные книги сирийских христиан или переписали их в соответствии с учением римской церкви, сожгли архивы Малабарской общины, запретили совершение местных обрядов и т. п.
Вслед за португальцами в страну проникают голландцы и англичане. Деятельность католиков и протестантов приводит к расколу в среде исконных индийских христиан. В настоящее время они делятся на пять групп: сирокатолики, признающие авторитет римской церкви и придерживающиеся латинизированного ритуала, сиро-униаты, выполняющие древний сирийский обряд, мартомиты, или церковь Мар-Фомы, находящаяся с XIX века под влиянием протестантов, яковиты, подчиняющиеся: монофизитскому (яковитскому) сирийскому патриарху, и сироправославные, или православная сирийская восточная церковь Южной Индии. Последняя (350 тысяч членов) очень близка ко вселенской церкви. Зимой 1953/54 года богослов Н. М. Зернов и православный английский архимандрит Лазарь (Мур) вели в Индии частные переговоры с епископами сирийских христиан о возможности воссоединения их с православной церковью. Главное расхождение заключается в том, что сирийские христиане признают только три первых вселенских собора.
Но вернемся к вопросу о христианизации колониальной Индии. Наибольшие возможности открылись после того, как в 1813 году под нажимом английских религиозных деятелей, подавших в палату общин 800 петиций, был пересмотрен устав Ост-Индской компании, ранее ограничивавший активность миссионеров. Правда, нельзя сказать, чтобы усилия миссий увенчались очень уж заметными успехами. К началу XX века при населении примерно 300 миллионов человек христиан здесь насчитывалось 2 923 241, из них протестантов местного происхождения — 978 936. Впрочем, дело даже не в численности, а в социальном положении обращенных. Ими становились главным образом представители низших каст, самых бесправных и униженных. Их привлекали не проповедь Христа, не высокие религиозные идеалы, а чисто земные цели: «Те, кто хотел поднять свой общественный престиж, принимали христианство. Тем самым они надеялись не только добиться равного к себе по сравнению с другими отношения, но и получить защиту от правящей расы через их миссионеров»{34}. Последние столкнулись в Индии с рядом трудностей, не встречавшихся им в других странах. Эти трудности были обусловлены психологией индусов, стойкостью их традиций. Индуизм не признает «обращения»: индусом нельзя стать, им рождаются. Потому сама возможность перехода в ту или иную веру рассматривается с неодобрением, как действие, противное истине и извечно установленному правопорядку. Решиться принять христианство может лишь тот, кто доведен до отчаяния своим приниженным положением в обществе, кому нечего терять. Самое страшное для индусов — оказаться вне касты, что равносильно полному исключению из общественной жизни. И если они все же решались переменить веру, то делали обычно это не индивидуально, а коллективно, всей общиной.
Так, христианами становились чамары (кожевники), чухра (подметальщики, уборщики), шананы (сборщики орехов и сока кокосовых пальм) и т. п. Согласно свидетельству одного миссионера, в Бенгалии «в большинстве деревень люди думают, что христианство — религия только свиперов (подметальщиков)»{35}. По статистике, около 90 % индийских христиан принадлежит к зарегистрированным кастам и племенам.
Однако сила кастовой системы столь велика, что «индусы из низших каст, принявших христианство, не подняли себя тем самым на более высокую ступень, а, напротив, свели религию до уровня собственного понимания»{36}. Их соотечественники по-прежнему относились к ним как к лицам, низким по происхождению. Более того, кастеизм привносился новообращенными в новую для них идеологию. Это выражалось в требовании выходцев из разных каст отводить им места в церкви в соответствии с их кастовой принадлежностью, они приходили на богослужение в такое время, чтобы не встретиться с прихожанами из более низких каст и т. д.
Нирад Чаудхури в своей книге приводит следующий факт. Сын известного в Калькутте человека (христианина) хотел жениться на девушке-христианке из низшей касты. Отец был против этого брака, и сестра юноши тоже. Она заявила: «В конце концов мы же брахманы»{37}.
Миссионеры, безусловно, стремились и продолжают прилагать усилия к тому, чтобы их религию принимали представители влиятельных слоев индийского общества, имеющие социальный, экономический и политический вес. При этом преследуются, конечно, корыстные цели. Тем не менее надо признать, что христианизация сыграла и некоторую положительную роль в общественной и культурной жизни страны. Просветительская деятельность миссионеров в какой-то степени способствовала развитию реформаторского движения. «Английское образование в школах и колледжах, созданных британскими и христианскими миссиями… — писал один из видных общественных деятелей, активный участник национально-освободительного движения, Ладжпат Рай (1865–1928), — открыло массе образованных индийцев доступ к западной мысли и западной литературе. Некоторые из английских преподавателей и профессоров сознательно или бессознательно внушали своим ученикам идеи свободы и национализма»{38}. Эти идеи подрывали общественные устои и традиции, подкрепленные религией, в результате чего новая система образования порождала инакомыслие и в вопросах религии.
Рост национального самосознания был неразрывно связан с развертыванием движения за социальное переустройство индийского общества, что в свою очередь требовало пересмотра религиозных принципов, освящавших такие институты, как кастовая система, полигамия, обычай самосожжения вдов, детские браки, идолопоклонство, человеческие жертвоприношения и т. п.