Только благодаря этим двум свершениям Ли Ляньхуа стал человеком, с которым в цзянху мечтают познакомиться и подружиться, а диковинный передвижной дом делал его ещё более обсуждаемой легендой.
Начальник “Журавлиного клина” во главе всего отряда, подстёгивая лошадей, прибыл в Пиншань, совершил омовение, воскурил фимиам, и через три дня с трепетом направился к дому, украшенному резьбой по наньму*, поклониться в знак вежливости и вручить визитный листок: у начальника “Журавлиного клина” Чэн Юньхэ имелся серьёзный повод для встречи.
Наньму — китайский лавр
Визитный листок пришлось бросать в щель между окном и рамой.
Весь охранный отряд в пятьдесят человек сопровождал Чэн Юньхэ, словно в тереме выносил приговоры сам Яньло-ван*. Вскоре дом, в котором было так тихо, словно никто в нём и не жил, заскрипел. Весь отряд “журавлей” затаил дыхание, даже прохожие замерли в напряжении, с вытаращенными глазами ожидая, что же за чудище выйдет из дома.
Яньло-ван — в китайской мифологии владыка подземного мира
Деревянные двери распахнулись, а не медленно приоткрылись, как ожидала собравшаяся толпа.
Двери хлопнули, взметнув облако пыли прямо в лицо Чэн Юньхэ, кто-то внутри ойкнул и извиняющимся тоном произнёс: “Надо бы прибраться, даже гостей не заметил, стыдно-то как…”
“Журавли”, с ног до головы в опилках и пыли, с изумлением наблюдали, как в дверях появился человек с веником, к которому прилип ярко-красный листок. Он был молод, не старше двадцати восьми лет, а если бы не серые залатанные одежды, то мог бы выглядеть ещё моложе, кожа его была белой, а черты лица — изящными, но красоту его нельзя было назвать несравненной, которую раз увидишь и не забудешь. В правой руке он держал веник, а в левой — совок, и с извиняющимся видом смотрел на всю толпу, собравшуюся перед дверьми.
Чэн Юньхэ негромко произнёс:
— Прошу господина Ли, Ли Ляньхуа, о встрече. У вашего покорного имеется серьёзное дело, которое следует обсудить.
Молодой человек в серых одеждах опустил веник.
— Я и есть Ли Ляньхуа.
У Чэн Юньхэ глаза полезли на лоб и отвисла челюсть, прохожие уже подумывали, не закинуть ли ему в рот три-пять яиц. Наконец он закрыл рот и закашлявшись выдавил:
— Премного наслышан о господине Ли… — Он не знал, как начать следующую фразу, поскольку изначально старательно написал всю речь на визитном листке — который ныне застрял в венике Ли Ляньхуа.
— Ах, как неловко… — сказал Ли Ляньхуа. — В моём скромном жилище столько мусора… — Он жестом пригласил Чэн Юньхэ зайти в дом и присесть.
Внутри “Благой лотосовый терем” и вправду был завален хламом: здесь валялись молоток, пила и топор, тряпки для пыли и веник, всё было покрыто опилками и слоем пыли, ещё стояло несколько сундуков неизвестно с чем, в передней был только один стол и один стул из бамбука, не дороже двадцати медяков. В душе Чэн Юньхэ зародились сомнения, но у “Благого лотосового терема” была такая репутация, а этот человек в серых одеждах сидел здесь, так что он не смел усомниться в его подлинности — оставалось только почтительно сесть напротив Ли Ляньхуа и от начала до конца поведать обо всех страшных происшествиях, с которыми он столкнулся полмесяца назад.
Та ночь, третья ночная стража, постоялый двор “Сяо-мянь”.
Когда Чэн Юньхэ проснулся посреди ночи и обнаружил, что за окном мерцают изумрудные тени, а снаружи доносится странное пение, в голове у него тотчас возникло слово “призрак”, но он сам же прыснул от смеха — проскитавшись по белу свету больше двадцати лет, в призраков он не верил. И тут из соседней комнаты, где остановился первый ученик, раздался истошный крик. Чэн Юньхэ испугался и поспешил туда. Его первый ученик Цуй Цзянькэ тоже увидел зелёные призрачные тени за окном, поднялся проверить товар, распахнул сундук с ненарушенной печатью, но оказалось, что товар пропал без следа — виденные во время перевозки сокровища словно обрели крылья и улетели. Но не это заставило Цуй Цзянькэ, доставлявшего грузы более десяти лет, закричать от ужаса, настолько небывалый вопль у него вырвался потому, что в сундуке не только не было товара — внутри лежал необработанный камень, весь покрытый кровавыми отпечатками пальцев.
Эти отпечатки выглядели, как будто кто-то спешил выбраться из запечатанного сундука, но не мог его открыть, однако внутри, очевидно, никого не было. Посреди ночи за окном парили зелёные призраки, слышались странные прерывистые звуки, да ещё в сундуке обнаружились кровавые отпечатки — тут и Цуй Цзянькэ, больше десятка лет бродившему по свету, немудрено закричать от страха. Чэн Юньхэ, дрожа от гнева, приказал подчинённым открыть сундуки. В десяти из шестнадцати действительно находились жемчуга и драгоценные камни, каждый — редкостной ценности, но шесть оказались пусты — в одном были кровавые отпечатки, в трёх — таблички для поминовения усопших, что же касается двух оставшихся — в одном лежал только бугристый камень, а в другом, ко всеобщему ужасу — мёртвое тело.