Ли Ляньхуа затащил его внутрь и поспешно закрыл двери.
Осколки цветочного горшка остались лежать перед дверями. Неизвестно, что выращивали в этом старом сосуде, наполненном землёй, но кто-то выдернул растение и разбил его у дверей.
Получившийся беспорядок вызывал досаду.
Ли Ляньхуа сел на стул, глядя сверху вниз на упорно не соглашавшегося сидеть на стуле Ван Баши, и легонько постукивал по столу зажатой в руке фигурой, которую обронил Фан Добин, когда они в прошлый раз играли в шахматы.
Ван Баши сначала принял “дагэ” небожителем, спустившимся на землю специально, чтобы выручить его из пучины бедствий, но Ли Ляньхуа так долго смотрел на него, что даже у такого глупца как он волосы встали дыбом.
— Дагэ?
Ли Ляньхуа кивнул, поразмыслив.
— На втором этаже есть гостевая комната, там чаши для вина, писчие кисти, тушечница и прочее, ничего не двигайте, и можете пожить там некоторое время.
Ван Баши принялся отбивать земные поклоны, не имея иного способа выразить свою благодарность.
— Однако вы должны помочь мне с одним делом, — с серьёзным видом сказал Ли Ляньхуа. — Дело срочное и жизненно важное, кроме вас, никто с ним не справится.
— Я сделаю всё, что скажет дагэ, — обрадовался Ван Баши. — Дровник “Чертогов румянца” сгорел, я боюсь туда возвращаться, если могу чем-то помочь, то лучше и не придумаешь.
Ли Ляньхуа изящно склонил голову, по-прежнему постукивая по столу зажатой в белокожей руке шахматной фигурой.
Спустя время, за которое сгорела бы палочка благовоний, Ван Баши получил от Ли Ляньхуа “срочное и жизненно важное задание, с которым никто другой не справится” — пересчитать деньги.
— Здесь явно должна быть сто одна монета, но, как ни считаю, у меня всегда получается сотня, — с сожалением сказал Ли Ляньхуа, вручив ему связку монет. — Помогите пересчитать.
Ван Баши за всю жизнь не видел столько денег. Польщённый неожиданной честью, он с волнением, но добросовестно принялся за работу по подсчёту.
Глава 77. Повесть о повешенной свинье
На следующий день Ван Баши поднялся ещё до петухов, проворно подмёл и вытер весь терем сверху донизу, хотел ещё сварить дагэ жидкую рисовую кашу или что-то вроде того, но в доме не было ни зёрнышка риса, ни кухни — только подставка с углём, чтобы греть воду. Пока он хлопотал, Ли Ляньхуа спал, не высказывая ни малейшего намерения вставать.
Трижды прокричали петухи, солнце давно взошло.
Ван Баши ещё несколько десятков раз пересчитал связку медяков, и только тогда Ли Ляньхуа наконец лениво поднялся с постели. Едва он успел одеться, как снаружи послышался грохот, двери “Благого лотосового терема” пинком распахнули, и внутрь вошёл мужчина средних лет в золотом парчовом халате и с мечом в руке.
— Где Ван Баши? А ну подать мне его!
Ли Ляньхуа только оделся и спустился вниз, держа в руке чашку воды, поданную Ван Баши, как неожиданно его глазам предстал человек в золотых одеждах с жестоким лицом и враждебным поведением. Не успел даже рта раскрыть, чтобы поинтересоваться, кто явился и как и когда собирается рассчитаться серебром за сломанные двери…
— Ли Ляньхуа, — веско произнёс мужчина в золотых одеждах, — на взгляд “Ваньшэндао”*, в “Благом лотосовом тереме” нет ничего особенного, его не назовёшь пучиной дракона и логовом тигра, мне нужен только Ван Баши, так что посторонись.
Ваньшэндао — “десять тысяч святых учений”
В последние годы притязания Цзяо Лицяо всё росли, и, помимо возрождённого ордена “Сыгу”, противостоял ей также союз “Ваньшэндао”, что образовался в Цзянчжэ уже несколько лет назад и объединил силы и связи тридцати трёх улиньских школ для совместных действий и стратегических манёвров. За несколько лет “Ваньшэндао” стал самым сильным объединением Улиня, занимался как законной, так и преступной деятельностью, и даже местные власти вынуждены были относиться к нему с достаточным уважением.
— Господин Цзинь*, — улыбнулся Ли Ляньхуа. — Забрать Ван Баши вы можете, но чем же провинился служка из “Чертогов румянца”, что “Ваньшэндао” придаёт ему такое значение и даже послал за ним важного человека?
Цзинь — здесь “золотой”
Несмотря на суровый облик и свирепый вид человека в золотом, Ли Ляньхуа вовсе не рассердился и оставался дружелюбным.