Хэнчжэн остолбенел, Фан Добин взял двумя пальцами записку, о которой говорил.
— Золотистая бумага поразительно прочна, за сто лет не потеряла своих качеств. Ваше величество, если не верите, прикажите принести с кухни свинью, я могу показать… э-э-э… — Он резко поднял голову и зыркнул на крышу — навыком убивать отправленным в полёт листом бумаги он не владел, если император и правда прикажет принести свинью, как быть?
— Не бойся, не бойся, — утешил его с крыши Ли Ляньхуа. — Если правда принесут свинью и ты не убьёшь её бумагой, я воспользуюсь скрытым оружием. Его величество наверняка не владеет боевыми искусствами, так что ничего не заметит.
Фан Добин про себя обругал несносного Ляньхуа, который причинил ему немалый вред, заставив наговорить в лицо императору столько оскорбительного вранья, как только Хэнчжэн окончательно придёт в себя, то разгневается и прикажет казнить всю семью Фан, и уж тогда-то он утащит Ли Ляньхуа вместе с собой в могилу!
— Не нужно. — Хэнчжэн пристально посмотрел на окровавленную золотистую бумагу и вздохнул, взгляд его стал ещё более усталым. — Судя по всему, Лю Кэхэ и правда мастер боевых искусств.
— Разумеется, — поспешил заверить Фан Добин. — Мастер из мастеров.
Хэнчжэн не сводил глаз с разложенных на столе чертежей.
— Если это правда он, то каким образом он напугал Лу Фана до потери рассудка?
— Это… ну… — Фан Добин почесал голову, Ли Ляньхуа с крыши нашептал ему ещё кучу вранья, он долго колебался и неохотно повторил. — Видите ли… Ваше величество, чтобы свести с ума Лу Фана, Лю Кэхэ воспользовался… тварью навроде тысячелетнего лиса-оборотня или Белого тигра-повелителя.
— Тысячелетний лис-оборотень? Белый тигр-повелитель? — удивился Хэнчжэн. — Что они такое?
— Злые духи, — честно ответил Фан Добин.
— Ты… — Глаза Хэнчжэна загорелись гневом.
— Ваше величество, прошу, наберитесь терпения, — поспешно заговорил Фан Добин. — Я знаком с одним сильным заклинателем, нужно лишь, чтобы ваше величество сегодня ночью посетили дворец Великой добродетели, и этот заклинатель тут же изловит того лиса-оборотня или белого тигра, что свёл Лу Фана с ума, чтобы ваше величество его покарали.
Хэнчжэн долго смотрел на Фан Добина и молчал.
— Нужно лишь, чтобы ты сегодня же взял живым Лю Кэхэ и чтобы он перед нами лично признал свою вину, тогда мы посетим дворец Великой добродетели ночью, — медленно проговорил он. — Но предупреждаем заранее, если хоть слово из сказанного сегодня, неважно, правда или ложь, просочится наружу, мы казним всю семью Фан. Если сегодня ты не поймаешь Лю Кэхэ живым, мы приговорим тебя к казни тысячи порезов, и девять поколений семьи Фан будут наказаны вместе с тобой!
Фан Добин, раскрыв рот, уставился на величественного императора.
Утомившись, Хэнчжэн нашёл себе кресло и сел.
— Скажи своему другу спуститься с крыши, мы хоть и запутались, но не утратили остатки разума, — медленно проговорил он. — Мы прощаем ему вторжение в запретный дворец.
У Фан Добина ещё больше отвисла челюсть — выходит, старик-император просто был любезен, а вовсе не запутался. Слуховое окно еле слышно стукнуло.
— Ваше величество и правда мудрейший человек, — плавно опустившись, улыбнулся Ли Ляньхуа.
Хэнчжэн бросил взгляд на «убийцу», столько времени лежавшего в засаде прямо у него над головой, и сначала почувствовал раздражение — начиная с Ян Юньчуня, во дворце не было бесполезных людей, а этот человек каким-то образом умудрился так долго оставаться необнаруженным. Взглянув на него, император вдруг замер, а затем присмотрелся внимательнее.
Видя, что Хэнчжэн, нахмурившись, рассматривает его с ног до головы, Ли Ляньхуа следом за ним тоже оглядел себя и растерянно уставился на него, не понимая, что такого увидел мудрейший император?
В комнате воцарилось молчание.
— Похож, — неожиданно пробормотал Хэнчжэн.
— Похож? — Ли Ляньхуа с Фан Добином растерянно переглянулись.
— Тринадцать лет назад мы наслаждались вином во дворце и увидели, как ночью на стрехе возник небожитель и тоже стал пить вино, — медленно проговорил Хэнчжэн. — На небе сиял серебристый серп луны, на диковинной «королеве ночи» как раз распустилось тридцать три цветка, каждый размером с пиалу, белых как снег и нежных как яшма, источавших тонкий аромат. Небожитель пил вино, любуясь цветами, дождался, пока все тридцать три распустятся, а потом ушёл с мечом в руке. — Он вздохнул и отрешённо заметил: — Это произвело на нас глубокое впечатление. Он пришёл с вином и ушёл, когда удовлетворил любопытство — даже мы невольно замечтались о подобном…