Когда подростки ушли, человек на кровати медленно раскрыл глаза и чуть приоткрыл рот — лёгкие были сильно повреждены, в горле застрял сгусток крови, но он не кашлял. Перед глазами стояла кромешная тьма, и лишь спустя долгое время начал различать хоть какие-то краски, плавающее тёмное пятно искривлялось, становилось то больше, то меньше, колыхалось, словно дым. Он устало закрыл глаза — долго смотреть на беспрестанно колышущуюся тень было больно, уж лучше не смотреть вовсе. Единственное преимущество — теперь пятно не намертво держалось по центру, и, когда уплывало в уголки глаз, он мог видеть, что перед ним.
Прикованный за руки и ноги, тяжело раненный и на краю смерти.
Не попади он в руки Цзяо Лицяо, его бы уже съели собаки, оставив лишь груду обглоданных костей.
Цзяо Лицяо решила спасти его — не потому, что он Ли Ляньхуа, а потому что он был Ли Сянъи.
Жив или мёртв Ли Ляньхуа, не имело значения, а жизнь или смерть Ли Сянъи могла стать разменной монетой в игре, способной пошатнуть положение дел в цзянху.
Глядя на крепкие балки потолка, он мог представить, что Цзяо Лицяо, спасши ему жизнь, использует его, чтобы шантажировать орден «Сыгу» и усадьбу «Сотня рек», примется бесчинствовать, а они, сдерживаемые славным именем Ли Сянъи, будут вынуждены уступить. И тогда Ли Сянъи, который должен был умереть, но выжил, будет навеки опозорен.
Ли Ляньхуа прикрыл глаза ненадолго, а когда открыл, не удержался от смеха: будь он прежним… пожалуй, сам разрушил бы себе меридианы, покончив с собой, лишь бы не предоставить Цзяо Лицяо столь унизительной возможности.
Будь он прежним…
Будь он прежним… Возможно, уже убил бы Бицю, когда тот пронзил ему грудь.
Он вздохнул — к счастью, он уже не тот.
Возможно, из страха, что он умрёт, или попросту не принимая во внимание те немногие силы, что у него остались, Цзяо Лицяо не лишила его боевых навыков. Секретная техника «замедление вселенной» оставалась при Ли Ляньхуа, вот только у него и так были повреждены три меридиана, а когда от удара Юнь Бицю пострадал меридиан лёгких, течение истинной ци стало особенно затруднено. Спустя долгое время его наконец вырвало застрявшим в горле сгустком крови, а затем он уже не мог остановиться и вынужден был сесть, пока не выкашлял всю застоявшуюся в лёгких кровь до конца. Но неизвестно откуда взявшийся на нём пурпурный халат, покрытый большими пятнами тёмной крови, теперь приводил в ужас, словно он с головы до ног искупался в крови.
Раз уж Цзяо Лицяо не хотела, чтобы он умер, Ли Ляньхуа, выплюнув застоявшуюся кровь, восстановил дыхание и замахал руками, так что цепи застучали по железным колоннам, заполняя всё беспрестанным звоном.
Услышав грохот, двое подростков перепугались и поспешили вернуться в комнату — совсем недавно лежавший без сознания человек теперь сидел на кровати, пурпурный халат он скомкал и бросил на пол, а сам, обнажённый по пояс, железными оковами на запястьях стучал по кровати.
Едва девочка в красном вошла в комнату, увидела, как он улыбнулся ей виноватой, но тёплой улыбкой, указал на своё горло и пальцем написал в воздухе слово «чай». Она вдруг поняла, что раз у него повреждено лёгкое, то воздуха не хватает, вдобавок пострадало горло, и он не мог говорить — потому, как только увидела знак, побежала за чаем.
Увидев его неожиданно очнувшимся, мальчик в синем удивился.
— Почему ты бросил одежду? Этот халат пожаловала тебе глава, сказала, что получила его много лет назад, почему же ты так обращаешься с дорогой вещью? — Подобрав халат из угла комнаты, он увидел пятна крови и вздрогнул от испуга.
«Грязный, — начертил Ли Ляньхуа в воздухе. — Хочу новый».
Новый? Мальчик в синем разозлился: еле живой, а ещё каллиграфию тут изображает, едва очнулся — потребовал чаю, а теперь ещё и новую одежду ему подавай.
— Нового нет, глава дала тебе только этот, носить или нет — твоё дело.
«Холодно,» — начертил Ли Ляньхуа.
Подросток указал на тонкое одеяло на кровати.
— Одеяло есть.
«Уродливое,» — упорствовал Ли Ляньхуа.
Подросток едва не задохнулся со злости и чуть не начал сам писать в воздухе, к счастью, успел сдержаться, вспомнил, что может говорить и принялся ругаться.
— В тюрьме какая разница, уродливое или нет? А в одежде красавцем будешь, что ли?
Тут девочка принесла чашку чая, Ли Ляньхуа много дней провёл в забытьи, с трудом очнулся, и она очень волновалась. Кто мог подумать, что он опрокинет чашку и продолжит писать в воздухе: «Новую одежду». Девочка вытаращила глаза, мальчик ещё сильнее разозлился.