— Потом я потерпел поражение от удара Ди Фэйшэна, и когда упал в море, поклялся, что выживу во что бы то ни стало, — вздохнув, отчётливо проговорил его собеседник. — Поклялся, что даже если окажусь в царстве мёртвых, всё равно приползу назад, лишь бы отомстить. Хотел убить тебя, убить Цзяо Лицяо, убить Ди Фэйшэна, даже Цзи Ханьфо и Бай Цзянчуня… Почему в момент, когда я страдал и сражался из последних сил, мучительно ждал день и ночь, никто из тех, кто на крови клялся быть мне братом, не пришёл на помощь, никто не разделил ношу, никто даже не пришёл проводить меня в мир иной! — Его интонации неожиданно то вздымались, то опускались, события того дня он хранил в сердце и никогда не забывал ни единой клятвы, ни единого слова.
Юнь Бицю распахнул глаза, в этот миг чувствуя себя мертвецом.
— Но на деле… жизнь так похожа на неуловимую дымку… — Он тихонько вздохнул. — Какие бы жестокие клятвы я ни давал, как бы ни желал выжить, можно лишь искупаться в огне и родиться заново. — Он помолчал, постепенно успокаиваясь. — Когда я упал в море, то погрузился в воду, а потом зацепился за обломок корабля Ди Фэйшэна и вынырнул на поверхность.
Юнь Бицю слушал не дыша, наконец вдохнул и неожиданно зашёлся в приступе кашля.
— Кх-кх-кхэ… кхэ-кхэ-кхэ…
— Я думал, что совсем скоро приду за вашими жизнями, — в голосе говорившего постепенно зазвучала улыбка, словно после первого признания всё стало проще. — Но я сильно пострадал от удара Ди Фэйшэна, пришлось долго восстанавливаться. Но что ещё ужаснее затянувшегося лечения… у меня не было денег.
Юнь Бицю замер.
— Тогда я был тяжело ранен, — сказал Ли Ляньхуа, — и не мог ни возделывать землю, ни разводить рыбу, и уж тем более рубить дрова, ткать и тому подобное…
— Тогда… — хрипло начал Юнь Бицю.
Как же он выживал?
— Ты ведь помнишь, у главы ордена «Сыгу» был жетон, — погрузился в воспоминания Ли Ляньхуа. — Наличие этого жетона — всё равно что присутствие главы ордена, он даёт право решать, кому жить, а кому умереть.
— Глава ордена приказывал миловать или казнить, жаловать или отнимать, и все в Улине подчинялись ему, — кивнул Юнь Бицю.
— Я заложил его за пятьдесят лянов, — широко улыбнулся Ли Ляньхуа.
Юнь Бицю стало тоскливо — жетон главы ордена из изумрудного нефрита из южных пустошей, вырезанный в виде цилиня, выглядел как живой, был таким прочным, что и мечом не разрубишь, и стоил гораздо больше тысячи лянов. Это был знак почёта и славы, перед которым склонялась вся Поднебесная, и не окажись Ли Ляньхуа в безвыходной ситуации и крайней нищете, когда истощились горы и реки иссякли, разве стал закладывать его за пятьдесят лянов?
— Я нанял человека, чтобы разобрать корабль Ди Фэйшэна на доски и построить из них терем, — продолжал Ли Ляньхуа. — Я довольно долго прожил на побережье Восточного моря, и сначала было очень непривычно. — Его улыбка стала ослепительной. — Особенно сложно оказалось с едой — частенько, когда подходило время обеда, у меня не оставалось денег.
— Но пятьдесят лянов… — не удержался Юнь Бицю.
— Больше десяти из них я потратил на постройку дома, чтобы не приходилось постоянно жить в гостиницах. Не прошло и нескольких дней, как я снова оказался нищим, — вздохнул Ли Ляньхуа. — Тогда я не умел с умом распоряжаться деньгами, оставшиеся тридцать с лишним лянов положил в кошелёк, и где-то обронил, сам не понимаю как. Но к счастью, у меня хотя бы имелась крыша над головой, — улыбнулся он. — Когда я остался без серебра, мне очень долго некогда было размышлять о мести, о ненависти к вам, каждый день я только и думал, где бы добыть что-то более-менее съедобное.
— Почему же ты не вернулся?.. — брякнул Юнь Бицю, не подумав, но тут же понял свою ошибку — Ли Сянъи ненавидел орден «Сыгу», с его гордостью и высокомерием, разве он мог вернуться, пусть даже умирал от голода?
— Эх… иногда я подумывал о возвращении… — беззаботно улыбнулся воспоминаниям Ли Ляньхуа. — Не слишком хорошо помню, иногда дни проходили как в тумане, и когда было слишком тяжело, я думал, к кому мог бы обратиться за помощью. Увы, Поднебесная велика, у Ли Сянъи было много приятелей и врагов повсюду, но ни одного друга, которому можно довериться всей душой. — Он тихонько вздохнул. — В юности я был слишком тщеславен и ничего не понимал… — Чуть помолчав, он снова улыбнулся. — К тому же, тогда я целыми днями лежал в постели, иногда даже не мог подняться, даже если и думал о возвращении, то были несбыточные мечты.
Юнь Бицю всё больше тревожился — он говорил легко и многое сглаживал, но что за тяжёлое ранение могло довести Ли Сянъи, с его «замедлением вселенной», до такого состояния? Сейчас он выглядел таким же изящным, как прежде, ни следа тех серьёзных ран.