Я окинул кабинет внимательным взглядом. На пустующем столе, который принадлежал предположительно начальнику этого отдела, не было имени, зато стояла рамка с фотографией. Лицо белой женщины на ней, одетой современно, показалось смутно знакомым, и я бы возможно вспомнил её, не будь и у неё выжженных глаз. Помимо выделенного положения, отличало эту фотку от остальных ещё и то, что по нижнему краю её перехватывала чёрная траурная лента.
— Кто это? — я решил действовать типу на нервы.
— Жена начальника отдела, — небрежно бросил в ответ тот и потянулся, не скидывая со стола ног, потушить сигарету.
Крякающий вопль сирены застал врасплох нас обоих, от испуга я подпрыгнул на своём табурете и чуть не выронил сигарету. Вотчинник же и вовсе взвизгнул наступившей на мышь девчонкой и свалился со стула вместе с пепельницей и частью бумаг, нелепо размахивая руками. Но сирена была недолгой. Крякнула ещё раз или два, не больше.
В коридоре послышался топот и голоса, из обрывков которых становилось ясно, что под угрозой какой-то Стругов заповедник, и что на него совершается непонятный рейд. Ловчие бегали по этажу чуть ли не в панике, а мой конвоир, отряхнувшись, плюхнулся обратно в кресло с видом, что ему какие-то там рейды до одного места. По его взгляду можно было понять, что даже если где-то поблизости сдетонирует ядерная бомба, нам не выйти из этого кабинета без одобрения начальника отдела “П”.
Возможно, так бы и было, не войди вдруг она.
— Двадцать две сигнатуры Лиги и семнадцать сигнатур Сераля! Общий сбор! — кричал кто-то в коридоре, а в дверном проёме спокойно, будто это её не касается никаким боком, стояла Натали.
Увидев второго глашатого рода Ладо, мы поднялись оба.
— Ты, — она указала чёрным крашеным ногтем в тасманского дьявола, — бегом со всеми. Стругов заповедник слишком важен.
— Но…
— Бегом, — ей не нужно было повышать голос, достаточно просто повторить, чтобы всклокоченный тип, белый лицом, выскользнул из кабинета.
Натали выглядела так, словно с момента нашей встречи прошло не пару недель, а десяток лет. На молодое лицо будто наложили ещё несколько слоёв несмываемого старящего грима. Она окинула взглядом портреты и фотографии людей с выжженными глазами, вздохнула вроде как с облегчением и произнесла:
— Ну вот ты и здесь. Надеяться, что этого не случится, было ребячеством с моей стороны, но ведь мы все иногда совершаем глупые поступки, верно?..
Она захлопнула дверь, и звуки из коридора обрубило. Я не знал, чего от неё ждать и как себя вести, поэтому молчал. Натали прошла и села на край стола, аккуратно отодвинув фотографию с траурной лентой.
— При всех очевидных составляющих, я сомневалась, что ты Проводник. Не верила. Ждала, когда ты проявишь себя наверняка, ведь тот фокус с обращением вспять преобразований пустоты… знаешь, такое уже было в роду Велес. Даже усиления ритуалов собственным вниманием было недостаточно, чтобы я перешла к активным действиям. Я ждала. Ошибаться нельзя. И вот, ты себя проявил. Прогулялся по воронке мироздания, как по парку Горького весенним деньком. Как оно, не скажешь?
— Больно.
— Ну… другого я и не ожидала. Жить вообще больно. Боль — лучший сигнал твоему мозгу, что ты ещё дышишь. А иногда и зачем ты дышишь. Порой лучше бы её не было, конечно… но кто нас спрашивает, да, Константин?
Я перехватил её взгляд, направленный на фото в рамке. И до меня дошло. И кто был на нём запечатлён, и из-за чего так резво выскочил из кабинета тасманский дьявол.
— Почему у Марины такие глаза на фотографии? — спросил я.
— Потому что погибла она от рук пустоты. Как и все эти ловчие, — начальник отдела “П” окинула взглядом стены своего кабинета.
Натали тогда сама чуть не погибла. Бросилась рубить чёрных чудовищ с воплем раненой медведицы. И теперь выяснилось, почему. Марина была для неё несравнимо больше, чем просто боевой подругой…
— Знаешь, чем спящим живётся лучше нас? — сменила тему Натали.
— Шансом всё же дожить до пенсии?..
— Верой, что в посмертии их будет ждать хоть что-то. Что одной никчёмной жизнью их путь не кончается, что дальше есть ещё парочка десятков таких же, где можно всё попробовать заново. Что их туда проводят валькирии или за волосы утащат нхакалы. Вознесут ангелы или низвергнут ракшасы. Они верят в мифы, потому что не способны видеть их. А во что верить нам, Константин? Для нас ведь абсолютно ясно, что нет их, этих новых жизней. Ничего после смерти нет. Только пустота. Ничто. Или… есть?