Выяснилось, что потраченная на диверсию жизненная энергия медленно восстанавливалась. Не знаю, по каким законам или правилам, но деление вновь заполнялось красным. Я подозревал, что это как-то связано с количеством спящих вокруг, и что-то мне подсказывало, что культура, которой они принадлежали, играла не последнюю роль.
Жигуль, будто в благодарность за увольнительную, вёл себя тихо. Столбец его прогресса заполнился на треть, но вот что у него в качестве второго таланта я не знал. Стоило бы полазить по сети, поискать… Найти инфу по гремлину не так сложно, тварь-то популярная. Но сейчас уже не до Жигуля.
Лихо упорно вело меня на юг. Я напился энергетиков, потому как не выспался, и нанял за немалые деньги какого-то мотоциклиста-китайца, который хоть сколько-то говорил по-русски. Остальные наотрез отказывались куда-либо ехать, благоухающие цветами и улыбками. У них был праздник. Священный день какого-то там очищения. Один только Ли готов был зарабатывать на туристах, и делал это с нездоровым азартом. Он сразу сказал, что хочет квартиру, и что ему пофиг на меня, и на всех тайских правителей вместе взятых. И ещё больше пофиг ему на праздник очищения. Довезёт — и назад, искать ещё таких же отмороженных на голову и готовых платить. А после, с наступлением темноты, когда Фестиваль развернётся в полную силу, он поедет на гору Матаосипсонг, самый высокий пик Пхукета, смотреть театрализованное представление и огненное шоу.
Ехать пришлось немало, останавливались мы разве что воды набрать из многочисленных родников, а нечастые разговоры всё равно были про деньги, про то, сколько Ли их надо, чтобы жениться на Сун, а заносчивый брат пришёл наконец с извинениями, ведь он, Ли, тоже достоин их фамилии! Он то и дело оглядывал меня с головы до ног оценивающе-жадным взглядом, будто каждый раз успокаивал себя, что не продешевил. Выглядел я нифига не олигархом. Чего с меня брать? Рубашку разве что… Его маленький безгубый рот, больше похожий на случайный разрез какой-то, никогда не улыбался, а только испускал брюзжание по поводу денег. Жадный китаец попался… Слишком жадный.
Но однажды он вдруг заговорил прямо в дороге.
— Еда. Есть? Еда н-нада!.. — и мотоцикл вильнул, хоть дорога и была ровная.
Я почему-то расслышал его уж слишком хорошо. И вовремя насторожился, хоть и не предвещало ничего такого поворота.
А поворачивалась у него голова. Прямо на ходу, на девяносто градусов! Он был без шлема, и чёрные патлы так и продолжили развиваться к затылку, теперь уже против движения! Пальмы знакомо зарябили…
— Есть! Пища! — маленький рот округлился, почернел бездонным провалом, и без того выступающие скулы заострились, а щелки глаз побелели, пронизанные вздувшимися капиллярами.
Меня вдруг потянуло к нему, как к бывшей на её свадьбе. Я упёрся упырёнышу в спину, но вместо рта у него была самая, сука, настоящая чёрная дыра! Мышцы задрожали, и я понял — шансов нет.
Ну нахер!
Жигуль заклинил передние тормоза с криком “Банза-а-ай!”. Мотоцикл подняло в воздух, я сгруппировался, обняв руками голову, как когда-то учили в армии. Но удар об асфальт всё равно вышел сильным, я прокатился, наверное, метров тридцать, изо всех сил стараясь быть Колобком, и только потом остановился. Болело всё. Но это хотя бы значило, что я ещё жив.
Дорога была пуста и постоянно поворачивала влево, повторяя изгиб прибрежного лесистого холма. Мотоцикл валялся метрах в десяти от меня, а Ли — завёрнутый весь и смятый — ещё дальше. Я сел, борясь с головокружением. Сотрясения стопроцентное.
Заполненных делений жизненной силы осталось всего два, к тому же прекратилось заполнение использованного у парома. Я глянул внутрь себя мельком, чтобы только лишний раз убедиться, что гол, как сокол. Что нет у меня нихрена против таких вот кракозябр. Что это, твою мать, вообще было?
Ли зашевелился. Судя по тому, как эффектно он ко мне повернулся, переломы ему не страшны. Но бежать было некуда, да и бессмысленно. Бежать — последнее, что можно было придумать в такой ситуации.
Как смог быстро я доковылял до мотоцикла. То ли Жигуль решил отблагодарить меня, то ли жить так хотелось, но я мигом понял, что тормозной тросик можно легко вытащить, чем я и воспользовался. Тело колотила дрожь, но не от страха, нет. От злости. Меня хотели сожрать. Сожрать!..