Спорить я не хотел. Дед так внимательно разглядывал “Небо”, как если бы видел его впервые, или же Иго втихаря побезобразничала, что-то эдакое пририсовав, некую мелкую детальку, и только недавно в том призналась. Он испытывал удовлетворение от чаепития перед этой картиной. Совершенно точно. Будто бы пылилась она долгие годы на чердаке, мышами и птицами обгаженная, никому не нужная, но сейчас снова пришло время её вывесить. Появилась причина сделать это.
Глядя на деда, я никак не мог решить: сказать ему, что его благоверная Нонго жива-живёхонька, что это она виновата в смерти сотен тысяч ни в чём не повинных людей, или не стоит? Как он это воспримет? Да и нужно ли мне это?
— Вот тут будешь ты, — он вдруг потянулся пальцем к полотну и указал в одну из трёх частей неба над солнцем. — Как время приде, я назову тебя глашатаем. Если получится.
— Это ты за меня уже, погляжу, решил? — не зло усмехнулся я. Все эти титулы и звания изрядно меня забавляли.
Дед не заметил моего шутливого тона и на полном серьёзе, продолжая внимательно разглядывать картину, покачал белоснежной головой.
— Ничего не решил. Но решу. Потому как кроме меня про благополучие рода думать некому. Ты ж всё за призраками бегае, как я за бабами в молодости.
Я стиснул зубы, но ничего не сказал, сдержался. А спустя миг поймал на себе быстрый дедовский взгляд — “одобряе”. Раньше бы я высказал ему пару ласковых, и нифига не в радужных тонах.
— А как же Вотчина?
— А что Вотчина? — он как-то уж очень победоносно погладил прямую густую бородищу. — Теперь, когда род восстановлен, они могут призвать к ответу только меня. А пойди найди ветра в полюшке! Теперь вы в безопасности. Меня же мой друже бережёт. Нафан.
— Что значит, род восстановлен? То есть, когда я улетал в Тай, он не был восстановлен?
— Нет, — спокойно ответил дед. — Род считается родом только когда вслед патриарху кто-то стане хранителем или хранительницей. Ну или не патриарху, а прирождённому… Вчера этот титул получила Катя, распечатала первую касту, и теперь род Велес — младший род Вотчины. Полноправный. Чистый, аки жопка младенца после баньки. Но, — он выставил палец в воздух. — Про Иго по-прежнему никто не должен знать. И про меня.
— То есть как полноправный? — оторопел я. Что, всё так просто?!
— Ну смотри…
— А проклятье? — торопливо выпалил я. Мысли мешались. Перед глазами так и стоял Гера, кричащий куда-то в видимую ему одному бездну.
Дед сморщился, как если бы я напомнил ему что-то очень неприятное. Странно было видеть такую реакцию патриарха. По-моему, уж о чём, а о проклятье-то он должен думать постоянно! А он словно отмахивался, забыть пытался. Мало того, что мне ничего не сказал перед отлётом, так ведь и сейчас воду мутит! Только когда пацан сначала увидел что-то в сером монолите неба, а следом и погибших родителей где-то в пустоте, он соизволил констатировать — другого, мол, не ожидал.
Я другого ожидал! От патриарха!
Всё чаще закрадывалось подозрение, что дед вёл какую-то свою игру. Условно честную игру в недоговорки. Вроде и не соврал, промолчал же просто! Не обман же! Да ещё эта чёртова привязанность к дому на окраине Малинова Ключа, к деду и Иго. Будь он простым человеком, я б давно наплевал на всё. А он патриарх. Старинный ловчий. И значило это, что привязанность всего лишь результат действия таланта какой-то его сущности, не более.
— Говорю ж — дурак, — вздохнул дед и поплёлся к лестнице. — Пошли вниз. Чай-то тебе уж заварился. Я расскажу кое-что.
Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Вовсю кипя, я вдруг поймал себя на мысли, что молчу. Будто и не я это — настолько несвойственно Косте Родину такое поведение. Я же прямой, как, сука, рельса! И взрываюсь по каждому второму поводу. Откуда эти сглаживания углов?!
На столе стоял чай, я плюхнулся на скамью и отхлебнул, здорово при этом ошпарившись. Но сделал вид, будто так и было задумано. Дед беззвучно рассмеялся и уткнулся в ладони. А когда я почти уже сорвался, выставил в воздух этот свой “важный” палец — кривой и узловатый.
Он утёр слёзы и уставился на меня как на… ребёнка. Как на мальчика из анекдота, что назло бабушке решил отморозить уши. Не удержался от улыбки и я. Вот как ему это удаётся?!
— Коть, я хочу, чтобы ты понял. Я ведь правду тебе говорю, не вру ведь. Я много не помню, и чем дальше, тем больше. Понимае?
— Понимае, — передразнил я и решил не терять времени впустую. — Почему это мы теперь можем спокойно заявлять о своей родовой принадлежности? Как это — младший род Вотчины?
— О! — опять этот палец в воздух. — Вот это я помню хорошо. Тебе с начала?