— Покорись! Именем рода Велес, я, Герман… — он запнулся, словно сходу не придумал себе громкое прозвище, а собирался он сделать именно это. — Приказываю тебе — покорись!.. — и шагнул вниз.
Пафосом заложило уши. Сказать, что я охренел от такого поведения пацана — не сказать ничего. Он что, в приставку переиграл? Решил, что у него где-то вторая-третья жизнь завалялась? Но при взгляде на серпы было не до смеха. Бильвиз вдруг подобрал их по-скоренькому, как втянул или под листья упрятал, а сам — невинный, маленький и дряхлый дедулечка, чёрными глазками хлопает и даже дрожит вполне натурально. Э не, гастарбайтер! Не проведёшь! Я всё уже видел!..
Я пошёл вбок, чтобы окружить карлика, распылить внимание. Мечники из нас обоих были немногим лучше, чем воздушные гимнасты, но дед пообещал, что в случае чего — направит. И это, видимо, был тот самый случай, раз уж нам сразу сказали отходить. Дед перестраховывался. Да вот поздно теперь — только вперёд. Лишь бы не зарылся вконец поэтик. Лишь бы успеть отвлечь внимание бильвиза.
— В вашу душу мать! Я же говорил: не разделяться! И приказ покориться — не просто слово! — опять громыхал патриарх, и Гера приостановил наступление. А я наоборот ускорился. Ну не возвращаться же, когда почти уже зашёл во фланг карлику! — В приказ надо вкладывать жизненную силу! Чем больше, тем сильней выйде воздействие на сущность, ну а если не помогло — мечи. Я готов, малята. Навредить он вам не успеет — вмешаюсь. Пеленайте!
Некий азарт в голосе деда, видимо, и подстегнул Геру. Он как-то уж очень открыто и глупо двинулся вперёд с растопыренной пятернёй. Прям как дурачок из анекдота про “афтобус фтой!”.
Всё произошло слишком быстро. Мы все не успели: я — привлечь внимания карлика к себе, Гера докричать истинно джедайскую конструкцию “я приказываю тебе, покорись!”, а дед проявить себя. Бильвиз оказался расторопнее нас всех. Молниеносно метнулся к пацану, взрывая снопы жёлтых листьев и гнилых колосьев, стальные полумесяцы на его ногах сверкнули уже спереди, он наскакивал бойцовским петухом, которому нет дела до того, выживет ли он в конце полёта.
— Сука! — запоздало выкрикнул я, спотыкаясь на бегу.
Бильвиз, казалось, обиделся. Он стоял на пологом склоне своей ямы, звякая друг об друга серпами, крутился на месте и непонимающе вращал чёрными зенками. Геры не было. Только туманная щуплая фигура скользнула вбок. Талант! Гера использовал талант хмарника в самый последний момент!
— Покорись! — заорал я и вложил в приказ три деления жизненной силы из четырёх.
Но нихрена не произошло. Если не считать приготовлений карлика к прыжку в мою сторону. Три единицы! Сколько ж на тебя, гад, надо?! Я призвал меч, схватился за рукоять обеими руками, встал наизготовку и постарался успокоиться. Один удар. Нужен только один точный удар — снизу-вверх. И со мной дед — он не подведёт.
По спине тонкой струйкой спускался холодный пот.
Но бильвиз так и не прыгнул. Он вдруг закатил глаза и расплылся в дурацкой улыбке, будто кто-то принялся чесать ему кожу головы той бессмысленной и беспощадной китайской штучкой со множеством гнутых спиц. А позади материализовался Гера. Он держал карлика за голову. Смотрел на него повеливающе-снисходительно, как старый опытный кинолог на массивного, недоброго, но всё же щенка питбуля. Я не поверил и проморгался. А когда бильвиз начал таять и втекать в глаза Геры, даже не разобрал, что сказал патриарх.
— Ещё, — поэт дышал, как загнанный. — Я хочу ещё! Только давай теперь тебе! Это… это так…
Улыбка его была по-нехорошему азартная, злая. Я помотал головой — нет, мол, хватит на сегодня. Минуты на дне этой компостной ямы мне хватило выше крыши. Гера спорить не стал, утерев героический нос и вороша остриём своего меча тлеющие на глазах листья. Он дрожал весь и постоянно озирался, облизывая бледные губы, как если бы принял каких-то наркотиков. И всё ещё дышал как после кросса.
Когда мы возвращались, Дух снова дёрнул нас куда-то в сторону, но уже не так явно, лениво даже, мы и направление-то не совсем поняли. А чаща, дремучий корявый лес, шептал вслед что-то неразборчивое, но больше не освистывал порывистым ветром. Давно покинувшие эти места хозяева вернулись, и он принял это.
Под нами проявились доски, на них стол и стулья, в нос ударил запах трав, и стало тепло. Дед ходил туда-сюда: маленький и белый весь в этой своей рубашке с вышарканным ремнём и каких-то невообразимо старых шароварах. Этакий оживший полураскрытый сверху мешок муки с ногами и противоречивым, осуждающе-одобрительным взглядом.