Брок боялся, что кто-то из двоих оглянется, и он, шагающий след в след по белой равнине сугробов, тут же окажется на виду. Но мужчины даже и не думали оглядываться. В голову почему-то пришла мысль, что они чересчур заняты друг другом. Не до Брока им было, в любом случае.
Дом кузнеца был добротным и большим, недавно подновлённым. Запах жилья казался смутно знакомым. Сбоку темнела пристройка, посередине крыши на волю вырывалась труба от кузнечной печи. За домом стелилось обнесённое плетнём белое поле — видимо, огород.
Неплохо устроились, подумал Брок, обойдя вокруг дома уже дважды, старательно принюхиваясь, заглянув в каждый мало-мальский угол, перебрав поленницу, заглянув в нужник, но всё тщетно. Сердце — тоже предатель — несмотря на общую собранность и настороженность, бухало ровно и спокойно. Кровью не пахло нигде — совсем. Не было обрывков плохо спрятанной одежды, не было закопанных неподалёку костей. Он бы почуял и через снег. Словно обычный человеческий дом… Брок досадливо рыкнул и подошёл сбоку к самому большому окну. Оттуда мягко струился свет, падал на снег косыми жёлтыми квадратами. Брок осторожно заглянул внутрь, да так и замер.
За прозрачной занавеской было отчётливо видно, как двое, раскидав вокруг одежду, удобно устроились на медвежьей шкуре возле печи. Светловолосый нависал сверху, прижимал чужую руку к доскам пола в собственнической хватке, вгрызался в смиренно подставленную шею и качал, качал бёдрами в самом простом и древнем танце. Мужчина под ним выгибался дугой, широко раскинув колени. Под изогнутую спину можно было смело положить расколотое полено. Тёмные волосы его рассыпались вокруг головы, перемешались неотличимо с медвежьим мехом. Обрубком руки он пытался удержаться за крепкую шею. Самый конец обрубка был потемневшим и худым, словно пойманная в чёрную рыболовную сеть рыба. Брок сразу понял, что это за напасть, хоть и не поверил своим глазам. Нахмурился удивлённо.
Он медленно отошёл от окна и, стараясь наступать в чужие оставленные следы на снегу, побрёл к лазу в городской стене. Вокруг было так тихо и ясно, что разрывались барабанные перепонки. Чистое звёздное небо смотрело сверху проросшими глазка́ми звёзд. Ни ветерка, ни звука.
— Девушки на примете, говоришь, — задумчиво пробубнил себе под нос, уже привалив к лазу валун обратно — негоже оставлять за собой двери открытыми. А потом хмыкнул и покачал головой. До трактира оставалось всего ничего.
Джек не спал. Он никогда не спал, когда Брок уходил в одиночку. Дожидался.
— Гай ненавидит тебя за такие выходки, — спокойно сказал он из темноты, когда Брок разделся и лёг на соседнюю кровать. Блаженно распрямил спину, ладонями проехался по хрустящей простыни. Не бог весть что, конечно, но на широких сосновых досках лежал набитый шерстью матрас, бельё было чистым, а подушка — мягкой, а значит, это уже намного лучше, чем ночевать на сугробе на наломанном еловом лапнике. — Пожелала тебе пропасть пропадом, куда бы ты ни собрался.
Брок усмехнулся.
— И на том спасибо. Гай давно пора повзрослеть, — зевая, ответил он. — А ещё лучше — перестать маяться дурью и найти занятие, более подходящее женщине.
— Она не уйдёт, — так же ровно ответил Джек. — Как бы ты её ни гнал. Ты же знаешь.
— Знаю, — вздохнул Брок. — Потому и не гоню. Да и куда её гнать. Шило в одном месте. Тут хотя бы под присмотром.
В темноте повисло молчание.
— Узнал, что хотел? — спросил Джек, едва слышно ворочаясь.
— Кое-что, — уклончиво пробормотал Брок, потому что не разобрался ещё, о чём из увиденного стоит рассказывать Джеку. Сомнений, кажется, стало только больше. — Утром, ладно?
В дверь постучали. Тихо, робко. Потом ещё раз.
Брок, как был нагой, встал открыть. На пороге, простоволосая и в длинной белой ночной рубахе, переминалась Аста. Увидев его, потупилась, то ли смутившись, то ли от восхищения. Сцепила маленькие ручки в замок на животе, замяла пальцы. Грудь с выдающимися под тканью сосками заходила чаще.
— Я от хозяина, — сказала тихо.
Брок усмехнулся, взял Асту за сцепленные в замок руки, мозолистыми пальцами придавил часто бьющийся пульс на запястьях и завёл внутрь. Закрыл дверь на засов, да так, осторожно пятясь спиной, боясь напугать, и довёл её до кровати.
— Зачем врать, раз пришла сама?
Девушка вспыхнула вся, заалелась, Брок и в полумраке тёмной комнатки это отлично увидел. Смешная, юная совсем. Что же в этом стыдного, прийти ночью к мужчине, если в сердце запал? Смело — да, чересчур даже. Но вот стыдно ли?
Сбоку заворочался, укладываясь лицом к стене, Джек. Как всегда, ни слова не сказав. Вздохнул только.
— Иди сюда, — прошептал Брок, укладываясь на спину, притягивая ближе. Неотрывно глядя в большие, тёмные, широко распахнутые глаза. Сдерживая свои собственные изо всех сил, чтобы не переменились радужки, не напугали случайно желтизной. — Сама справишься? Устал я сегодня, милая, так устал.
Смотрел, как она неторопливо, но уверенно поднимает подол рубахи, оголяя покатые бёдра, мягкий, белый живот и тёмное пятно волос между ног. Облизнулся, когда Аста устроилась сверху, и, обхватив рукой, мягко опустилась вниз. Вздохнула сладко. И задвигалась. Руками заскользила по груди, перебирая пальцами волоски; от частого, жаркого её дыхания сводило внутренности. Звериное отчаянно скреблось наружу, под ошейником пекло. Назавтра будет ожог, но это не беда. На нём всё, как на собаке…
— Ох, — выдохнула Аста, вдруг наклоняясь ближе, мелко дрожа. — Как же… Как же хорошо.
Её пальцы добрались до полоски стали на шее, гладили разогревшийся металл с вязью магических рун. Свесившиеся по бокам длинные волосы пахли сдобой. Брок взял Асту за запястья и, предупреждающе сжав, вернул руки на свою грудь.
— Ты эту гадость не трогай, милая, от беды подальше. Мало ли что.
А потом, подхватив расслабленное, довольное тело, перевернулся и навис сверху. Придавил своей тяжестью. Носом провёл по соску и выше, до ключиц, по шее, до самого уха. Выдохнул:
— Повторим, пожалуй?
Аста только ресницами затрепетала удивлённо.
Она, показавшаяся вначале мягкой и нежной, оказалась горячей, словно уголь. Стонала громко и царапала своими цепкими пальчиками спину. Ему нравились такие. Брок двигался, толкаясь во влажное, мягкое, женское, и понять не мог тех двоих, что видел недавно на медвежьей шкуре. Впрочем, каждому своё, подумал он и силой воли выгнал жаркую картинку из-под век.
Спал он впервые за долгие месяцы крепко и спокойно, сном младенца. Бок грела свернувшаяся калачиком, совсем выбившаяся из сил девушка.
========== Часть вторая. ==========
Джек разбудил его словами, прошептанными в ухо:
— Полнолуние послезавтра.
Брок открыл глаза, тут же уставившись в деревянные балки потолка. Моргнул несколько раз на пробу, уравновешивая зрение в пользу человеческого.
— Давно рассвело? — поинтересовался он, потому что если Джек стал будить словами про полнолуние, видимо, другие способы не сработали. На напоминание о полнолунии Брок реагировал единственным образом — подкидывался, как от ожога. Это была жестокая встряска, хватка за шкирку. В полнолуние ему бывало очень плохо. И нужно было либо отлёживаться где-то в подвале, где есть крепкая дверь и деревянные брусья — стачивать зудящие когти; или идти в бой, выплеснуть всё звериное, противоестественно запертое, на противника. В этот раз Брок рассчитывал на второе.