Во время произнесения этой речи жена трактирщика совсем позабыла, что продолжала усердно лупить Эйлта мокрой тряпкой. Она не сразу нашла что сказать, когда добилась своей цели, и полукровка вскочил, вытаращив на нее красные, опухшие от бессонной ночи глаза.
— Пробесила! — выдал спросонья какое-то, бесспорно, новое в шаргардском лексиконе слово вор, отнял у хозяйки ее тряпку, скомкал и, завидев отступление противника на кухню, запустил вслед.
Снаряд со смачным шлепком достиг затылка неугомонной поборницы чистоты и престижа трактира, попортив той прическу и обогатив запас бранных слов Эйлта еще парочкой грязных истанийских ругательств. После чего он, с чувством выполненного долга, снова улегся спать.
Трактир, меж тем, продолжал оживать, следуя за восходом солнца, которое робко проникало своими лучами в чистые окна — предмет особой гордости жены трактирщика в западном районе города. Даже музыканты, которые по случаю празднеств играли без устали всю ночь, а потом, залившись за счет заведения до затылка выпивкой, отправились одними из последних спать, теперь поднялись ни свет ни заря в первых рядах. Как истинные слуги бессмертного искусства мелодии и сыновья муз, они чинно расселись на скамьи и приготовились вкушать бесплатный завтрак, так как нанимали их на два дня и еще доставало времени и на бесплатную трапезу, и на музыку для посетителей. Последнего не замедлила потребовать жена хозяина, собираясь, тем самым, отомстить всем, кто превратил ревностно оберегаемый ей очаг в ночлежку для бродяг.
Музыканты повиновались. Сперва получалось что-то нескладное, извлекаемое из струн потрепанных лютней, потом ритм подхватили остальные инструменты. Снаружи в стену сердито забарабанили многочисленные кулаки дремлющих под навесом наемников, оборвав самое начало песни немного осипшего менестреля. Но хозяйка хлопнула в ладонь скалкой для теста, демонстрируя намерение добиться своего какими угодно средствами. Поэтому, под хор проклятий и угроз из-за двери, музыканты продолжили играть, сбиваемые то и дело с ритма созерцанием блюд, которые ставили на столы поварята, обрамляя плошки с вареным картофелем, горшки с грибами, и жаровни в которых шваркало мясо с луком и прочей снедью, пузатыми бутылками дешевого феларского вина. Бедный менестрель, что и так через слово давал петуха, начал местами забывать текст ойленбургских затрапезных, пуская слюни при виде съестного. Впрочем, в такие моменты скалка хозяйки снова угрожающе направлялась в их сторону, и музыканты проявляли находчивость, восполняя забытые куски текста в куплетах дружным «тра-ля-ля!».
Как бы ни сердилась жена трактирщика на то, во что превратилось заведение, но столь богатых постояльцев ей еще не приходилось принимать, и ради убийц драконов было извлечено все это великолепие, изготовленное в Истании по ее заказу и без дела пылившееся на стеллажах в подвале, когда они с супругом только переехали в Шаргард. Местным жителям оказались не нужны изыски кулинарии, которые готовы были предоставить им повара халфлинги. Все те маленькие настольные жаровни, в которых подавалось мясо, глиняные горшки для печеного картофеля и грибов с многочисленными цилиндрическими сосудами того же узора и глазури для острых приправ на выбор, разнообразие тарелок, мисок, суповниц и прочей утвари, которая давно была в порядке вещей во всех трактирах Истании.
После очередного дружного «тра-ля-ля!» музыкантов, Тард пробудился ото сна. Приоткрыв один глаз он медленно и внимательно обвел присутствующих изучающим, глубокомысленным взглядом. Гном цокнул языком — скалка испарилась из рук жены трактирщика, а ее саму словно ветром сдуло. Дальше черный глаз из-под тяжелой седой брови медленно, словно прохаживаясь по кромке нижнего века, дошел до музыкантов, которые собирались грянуть очередное «тра-ля-ля!», безнадежно запамятовав припев. Но вместо этой затычки Тард добавил в куплет свое веское «завались!», которое и стало окончанием песни этим утром.
Бритва протянул свою громадную ручищу к голове Гортта и приподнял того за чуб из тарелки.
— Положь где взял, — недовольно хрюкнув, пробормотал гном, не открывая глаз.
— Скотина, — обласкал друга Бритва, но просьбу выполнил.
С трудом разлепив второй глаз, главарь убийц драконов узрел храпящего на скамье Эйлта. Понадобилось некоторое время, чтобы Бритва вспомнил, почему этот полукровка показался ему таким знакомым.
— Просыпайся, дождались, — толкнув друга в плечо, сообщил Тард.
Гортт, сделав усилие, приподнял голову, сосредоточенно хмурясь, после чего приоткрыл глаза.
— Вон, глянь. Явился не запылился. А мы его всю ночь ждали.
Гортт проследовал взглядом в том направлении, куда указывал палец Бритвы. Ему тоже потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить их нового приятеля.
— Эйлт! — гном сопроводил окрик пинком.
Полукровка пригрозил, что сейчас он встанет, и продолжил спать дальше.
— Вот курва! Спит — ногой отпихивает! — возмутился Гортт, замахиваясь для второго, более сильного пинка.
— Стой! Прибьешь же, дурень! — вовремя задержал его Тард, — Я знаю как надо.
Бритва встал и, подойдя с той стороны, где со скамьи свешивались ноги полукровки, набрал побольше воздуха в легкие и громко крикнул:
— Стража!!!
Снаружи послышался грохот сапог и лязг оружия всполошившихся наемников. Эйлт тоже не остался безучастным и, подскочив чуть не до потолка, застыл в боевой стойке, выхватив кинжал и обводя общую залу бессмысленным взглядом.
— Где?! — воскликнул вор.
На его вопрос Гортт ответил пусть грубо, зато в рифму.
— Ладно, Эйлт, пошутили и будет, тащи сюда свой зад, садись и сказывай, какие новости нам принес, — Тард вернулся за стол.
Вор присоединился к гномам. Он сел и так, молча, и сидел, вперив взгляд в одну точку.
— Пива!!! Пива сюда, старая ведьма! Самого крепкого, что у тебя сыщется! — потребовал Эйлт, треснув кулаком по столу так, что пустые кувшины полетели на пол и разбились.
Гортт тронул руку вора, пытаясь его успокоить, и растянулся в улыбке, собираясь отпустить очередную грубую шуточку, как тут же замер под взглядом фиолетовых глаз. Верхнее веко одного из этих двух «огней» нервно дергалось.
— Что стряслось, приятель? — нахмурился Тард.
Эйлт стряхнул руку Гортта, подхватил принесенную кружку и жадно припал к ней, с силой вливая в горло напиток.
Жена трактирщика уже было открыла рот, чтобы спросить, чем оборванец собирался расплачиваться, но Бритва вовремя успел на нее шикнуть.
— Ну, как там Феникс, не сильно его ощипали? — попытался шуткой развеять сгустившуюся на лице полукровки тучу Гортт.
В ответ вор состроил дикую рожу и заскрежетал зубами. Тард вовремя успел положить ладонь на рукоять кинжала за поясом Эйлта.
— Завались, чурбан, все-то у тебя сегодня невпопад! — рявкнул на друга Бритва, — Ты глянь на его физиономию, разве не видно что что-то не так!?
— Молоты Швигебурга! Так я и пытаюсь узнать, какая муха его укусила!
— Господа гномы, этим вечером я в вашем распоряжении, — будто выдавливая из себя слова сказал Эйлт, — А пока оставьте меня и позвольте напиться.
— Не раньше, чем ты скажешь что с Фениксом! — не выдержал Тард, — Эта магика помогла? Выкуп будет?!
Взгляд.
— «Теперь это дело гильдии, а все, что происходит в гильдии, остается в гильдии» — вот то, что она сказала мне напоследок.
Гном понурил голову.
— А ростовщики нам не дали ни гроша… Я… я всю ночь… Я в пояс кланялся этим ублюдкам! Магика умоляла чуть не на коленях! Мы… Все без толку! Словно они сговорились!
Тард поднялся и отошел к окну. Закусив зубами трубку гном принялся обхлопывать себя по карманам в поисках мешочка с табаком. Гортт присоединился к Бритве и поделился своими запасами. Оба напряженно закурили. Глава убийц драконов никогда не отдавал своих соратников в чьи-то руки просто так. Где бы они ни были с отрядом, никогда, без боя, на милость врага не оставлялась и одна жизнь. Тард проклинал это королевство, проклинал собственное бессилие и не важно было, что этот полукровка оказался с ними впервые, ведь гном свято соблюдал законы боевого братства. Всякий, кто решился мстить драконам, встать с ним плечом к плечу, был ему братом. Так было и тогда, когда они сражались спиной к спине с рыцарями Фелара, так было и тогда, когда они возвращались после неудачи через Пепельные Пустоши, из последних сил отбиваясь от тварей, которые населяли те проклятые места. Тогда они бросали припасы, складывая раненых на повозки, а мертвых — останавливались и хоронили, не давая стервятникам поживы.