— Гильдия противостоит нам на каждом шагу. Вы можете поручиться от своего имени за ваших коллег, что именно опыты и есть главная причина? — понимая, что проигрывает, Адамевкрат решил сделать цену победы оппонента как можно выше.
— Слова председателя совета гильдии вам будет достаточно? — спросил архимаг.
— Вполне.
— Тогда оно у вас есть. Потому что с этого дня председатель совета гильдии — это я.
— Превосходно, но помиловать теперь, когда осужденный в двух шагах от плахи, может только его величество, — Адамевкрат повернулся к Филиппу, — Мой король, слово за вами.
— Государь, не только помилования, но и прощения за все то, что он совершил, с вашей подписью, — взяла слово Роксана, которая собиралась стребовать все, что причиталось ей за ту сделку, которую только что принял старый архимаг.
— Для вас все что угодно, — улыбнулся король, ожидая пока писарь изготовит приказ, и, взяв в руки преподнесенное перо, добавил, — Не будем смешивать в одну кучу казни еретиков и смутьянов с повешеньем воров и убийц.
Клод отдал должное Роксане и даже поклонился под ненавидящим взглядом волшебницы. Она не дала старому архимагу перевести наказание, а добилась полного помилования, ведь ни для кого не было секретом, как гильдия хотела прибрать к рукам такой подопытный образец, каким был полукровка. Она рискнула, а Клод всегда уважал тех, кто готов был на подобный риск, ведь это означало встать против гильдии, к тому же оказывалось снова в его интересах. Архимаг же молча упустил столь выгодные для себя условия. Решительно сегодняшний день сложился для Клода как нельзя лучше. Роксана больше никогда не будет председательствовать в совете гильдии магов, так как продала свою должность, что оказывалось делом очень редким, а это значило конец реакционным настроениям в гильдии до тех пор, пока на место смутьянки не станет другой амбициозный маг. Это, при нынешнем составе гильдии, случилось бы очень не скоро.
Рене взял бумагу с подписью и печатью короля и направился к плахе. С каким бы удовольствием он порвал к чертям это нежданное помилованье, но он видел Роксану, видел ее взгляд, слышал как отчаянно она защищала полукровку, потребовав полного прощения, которое стало возможным только при неслыханной милости молодого короля и его благосклонности к магам из гильдии, наперекор всему, даже истории и печальному примеру его отца. Все дело обернулось как и предполагал Рене, ведь карать или миловать могли за одно и тоже по-разному. Всегда имелась возможность изменить взгляд даже на очевидное убийство, если иметь влияние при дворе и умело оперировать нужными связями.
— Феникс! — обратился начальник тюрьмы к изрядно помятому стражей «ловцу удачи».
Полукровка выпрямился, собираясь, наконец, услышать обвинение и приговор. Вся эта возня и задержка, от которой палачи и осужденные скоро окончательно замерзнут на холодном ветру, была явно не спроста, что порождало у Феникса некую надежду.
— Сударь, отныне королевским приказом с вас сняты обвинения в убийстве Рэйтца из Красных Башен и чернокнижника Шрама, так как признаны сии деяния угодными государству и церкви. Также вы избавлены от подозрений, касательно пособничества братству заклинателей мертвых. Идите с миром, вы свободны.
Карнаж раздраженно сбросил с плеч руки стражи. Рене взял у одного из прискакавших от тюрьмы солдат оружие и торбу Феникса и, протянув их «ловцу удачи», прошипел:
— Уходи пока цел, полукровка. Но я тебя в покое не оставлю!
— На здоровье, Рене. Всегда к твоим услугам, — злая усмешка заиграла на лице Карнажа, а желтые глаза опасно сузились.
Этот обмен любезностями под шум толпы слышали только они двое и больше никто. И у каждого не осталось сомнений насчет средства расправы с недругом, так как дуэль между ними из-за, пусть и худородного, но все же дворянства Рене, становилась невозможна.
Солдаты расступились и Карнаж прошел мимо недовольно ворчавших людей. Они не понимали почему полукровка был так легко отпущен. Проталкиваясь через толпу Феникс услышал надрывный крик, от которого гул зевак поутих. «Ловец удачи» бросил взгляд через плечо и тут же отвернулся. Позади с помоста раздались два глухих удара топора с чавкающим призвуком разрубленных костей.
— Ты, кто казнит нас, слепец! — крикнул молодой магистр ордена «Черных псов», поднявшись на руках над чурбаном, к которому палач еще не успел привязать его голову, — Не услышишь от нас проклятий — тебя через много лет проклянут другие! А вы, кто видит все это и ликует, помните, когда-нибудь, пусть через сто лет, пусть через десятки веков, но за эти деяния наследники палачей будут молить о прощении! Никогда не даруйте им того, что они будут просить, хоть Создатель и призывает нас к милосердию. Иначе вы предадите память всех, кого убили они, те, кто называли себя слугами всевышнего!