Местный жители предпочитали без лишней необходимости не приближаться к водной глади, но нашелся один пожилой постоялец, которого завораживающая мрачность мертвых вод влекла к себе, словно магнитом. Едва осадив у порога лошадь и устроившись в снятой комнате, он ушел на берег. Старик сидел там и любовался восходящей луной. С одной стороны — огни Лангвальда и городской шум, с другой — пустота до самого горизонта, словно край мира и правда находился где-то там, далеко-далеко. Странного постояльца узкие круги знали под прозвищем Шрам. И сейчас, испустив тяжкий вздох, он провел морщинистой рукой по обвисшей коже на шее, где красовался заметный даже сейчас, через много лет, след от петли. Что-то опять сдавило горло и он тяжело закашлялся. Продленный многоступенчатыми заклятиями жизненный путь, похоже, подходил к концу. Он чувствовал это, хотя бы потому, что в последнее время сознание посещали назойливыми и поразительно яркими кошмарами воспоминания о былых деяниях. Особенно настырными были краткие видения, где грубая веревка стягивала горло, и чей-то безжалостный кнут стегал по крупу лошади, уводя из-под ног белокурого юноши последнюю опору, отделяющую от небытия. Вместе с этим пробудилось ещё одно старое воспоминание. Казалось бы оно давно оставило его, пошатнувшийся после крушения Ордена Стихии Воды, рассудок: чернокнижник снова видел перед собой злые, горящие во тьме изумрудным пламенем с крестовидным зрачком глаза последнего Xenos — Аира А’Ксеарна. Этот ублюдок, прозванный эльфийской братией nim craban — белым вороном, рассек ему лицо саблей кинжалом в тот самый момент, когда, казалось, триумф был так близок…
Шрам помрачнел. Опять эти мысли посетили его, выжигая остатки души ядом досады и ненависти. Зачему? Ведь этого пусть безжалостного и неотступного врага давно не было в живых? Пусть смерть последнего Xenos и не являлась его, Шрама, заслугой, но к гибели последователей он приложил-таки свою руку, и приложил основательно! А тот триумф должен был стать триумфом одного молодого аспиранта, но в итоге превратил юношу в ренегата, предавшего всё, во что он когда-то верил и чему служил, и кого теперь лишь немногие помнили как Шрама. Ирония состояла в том, что подлинное имя сохранилось только в памяти врагов, последнего из которых маг сокрушил с десяток лет назад. Однако время теперь не имело особого значения. Он уже давно обречен на незавидную участь жалкого призрака эпохи Сокрушения Идолов, не смея претендовать на спорное в своей почетности звание «Наследия».
Из какой-то, непонятной тогда ему самому зависти, Шраму хотелось уничтожить всех, кто подлинно оставался Наследием. Ведь сторонников у Аира имелось не так уж много, а в живых осталось и того меньше — по пальцам одной руки перечесть. Он очень хотел поквитаться, но успел настигнуть всего парочку выживших, одним из которых был старый мастер с острова Палец Демона. Тот, как оказалось, приютил одного из последних потомков Xenos. Словно малюсенький черепок от разбитого вдребезги горшка, который не достала из дальнего угла метла времени, тот отравлял Шраму существование.
Старый мастер конечно же оказался не промах, но годы брали свое, и Шрам, не без труда, но прикончил островитянина. Да что там? Испепелил мощным заклятием, и горстки пепла не оставив! Чернокнижник позже не без удовольствия вспоминал последние слова, которые он бросил бывшему мастеру «Диких мечей», ведь ранкены сами нередко произносили что-то над умирающим противником. Молодого же ученика и вовсе откинул, как щенка, даже не используя магию, а просто хорошенько резанув того по лицу припрятанным за пазухой шабером. Вышло случайно, но Шрам оказался настолько доволен столь удачным совпадением, что посчитал это достаточным и забрал лишь меч старого мастера, оставив у тела лежавшего без сознания ученика тот стилет, который оставил на юношеском лице горизонтальную метку.
Подул ветер, раскачивая кроны деревьев. Сквозь шум листвы донеслось карканье ворона и звон колокольни феларской миссии неподалеку. Шрам потер глаза — нет, ему не почудилось: по берегу прямо к нему шёл огромный черный как смоль пёс. Хоть руки и ноги чернокнижника отказывались слушаться, но он не паниковал. Бессмысленно скидывать путы pishogue*. Когда-то он лично наладил устойчивую связь с потусторонними явлениями Бездны для собственной пользы. Ведь там, за гранью мироздания, обретались многие, кто обладал незаурядными познаниями в области колдовства. Те, кого принято считать объектами суеверий простых смертных — разношерстное сборище существ из слишком близких миру плоскостей и измерений, как своего рода тонкой прослойки, предбанника Бездны.
Собака приблизилась на расстояние тринадцати шагов, села и заскулила протяжно и жалостливо. Что-то слишком громко в этот раз… Шрам не без смятения вслушивался в эту песню, ведь подобное наваждение в конце концов к тому и устремляло рассудок любого чернокнижника, ищущего прорицания или знака судьбы.
На месте глаз у черного пса зияли пустые впадины, из которых струились тонкие ручейки крови. Он прервался ненадолго, потом снова протяжно завыл, на этот раз заставив, казалось, сам окружающий воздух дрожать.
По спине Шрама невольно пробежал холодок — грим*сулил плохое предзнаменование. Собака увязалась за чернокнижником еще от кладбища возле Швигебурга. Сначала маг подумал, что это обычная дворняга, которая шатается за путниками и попрошайничает. Но, когда для верности поинтересовался у прохожих, видят ли они пса, все, как один изумленно таращились на пустой тракт и недоуменно вертели головой.
Шрам протянул руку и потрепал за ухом улегшееся у его ног животное. Полночный гость полежал немного, затем поднялся и медленно, на подгибающихся лапах захромал, жалобно поскуливая, к черной морской глади. Не потревожив её покоя, грим продолжил медленно брести, погружаясь, словно в складки прозрачного шелка. Маг с вновь возникшим смятением наблюдал, как пес исчез в Покинутом Море, покорно возвращаясь в Бездну…
Постепенно, сначала будто издалека, но потом всё ближе и ближе, вернулись звуки близкого города, последние удары церковного колокола и плеск волн. Перед магом стояла в нерешительности фигура, закутанная в накидку с надвинутым на лицо капюшоном. Незнакомец некоторое время явно собирался с духом под недружелюбным взглядом Шрама и, наконец, решившись, произнес:
— Рад приветствовать! Я искал с вами встречи, сударь. Мое имя — Кеарх, я из гильдии воров Швигебурга и хотел бы…
— С чем и поздравляю, — перебил его маг, — а теперь убирайся!
Чернокнижник прикоснулся к медальону, висящему у него на шее, и исчез. Через мгновение сильваниец увидел его силуэт в шагах тридцати от прежнего места. Эльф решил проявить настойчивость и последовал за Шрамом, пусть даже тот мог своими заклятиями фазового перемещения дать фору леприкону. Воспоследовавшая «погоня» длилась добрых полчаса, но, в конце концов, упорство Кеарха принесло свои плоды. Старик пребывал в подавленном настроении после увиденного и быстро сдался, наконец, выслушав настырного просителя, который продемонстрировал ему специальную метку для таких случаев.
Когда Шрам снял повязки с лица эльфа, то искренне удивился следу от проклятого клинка, который почитал уничтоженным каким-нибудь усердным сбиром из инквизиции или, на худой конец, оголтелым паладином. Они, являясь верными и недалекими прислужниками церкви, не раз крушили многие подлинные шедевры колдовского и кузнечного искусства, ведь ограниченное сознание не воспринимало ценность подобных артефактов. Чернокнижник цокнул языком, по достоинству оценив и удар, и мощь заклятия лезвия, после чего скорбно изрек: