Сабри отвечал ему столь же плоским и безразличным взглядом. Муха чёрной точкой ползла по его шее.
Идир уселся на нагретый кирпич оконного проема и принялся чистить мандарин, сочно треща его кожурой. Под сводами кабинета плавился душный от пряностей воздух. С улицы, из-за каре дворцовых стен доносились нервные гудки клаксона, ругань торговцев и рёв ишаков.
— Вы хотели о чём-то поведать, когда прибыли, — Сабри прервал затянувшееся молчание. — Говорят, в стенах вашего храма кого-то убили.
— Ерунда, о созданный небом. Несчастный случай.
Идир сунул в рот сразу половину мандарина и с усмешкой чавкнул. Муха продолжала ползать по усеянной бисером пота шее Сабри.
— Ждем вас в Кумкуре через неделю, — сказал правитель. — Вас и ваших послушников.
Садао коротко кивнул и поднялся, проскрежетав ножками кресла. Нарушил все правила приличия, пропустив поклон с цветистым прощанием, подхватил саквояж и вышел из кабинета. Идир выскочил следом, под кружевные арки галереи, что пересекали внутренний двор. После прохлады кабинета он будто увяз в пласте душного раскаленного воздуха; его так и подмывало скинуть мешавшую одежду, взлететь и спикировать Железному на затылок. Но нагонять пришлось на неуклюжих человеческих ногах. Опередив Садао у кольца внешних зданий, он услужливо распахнул перед ним двери.
— Я вас провожу.
— В этом нет нужды. Я не слепой и не калека, — бросил тот и ускорил шаг. Идиру пришлось посторониться и отстать, когда коридор сузился и повернул, минуя комнаты охраны. В парадном зале он вновь зашагал рядом, будто старый друг на променаде. Снова и снова косил глазом на упрямое выражение лица Видящего.
Садао Железный должен был подчиниться. На этот счет отец выразился однозначно.
— А я всё-таки провожу, на всякий случай.
Садао не ответил, лишь недовольно дернул плечом.
— Подумайте, — Идир сделал пробный заход, — у созданного небом есть все бумаги для вашего ареста. Повинуйтесь приказу, ради вашего же благополучия. Ради благополучия ваших учеников.
Ноздри Садао раздулись, но он хранил молчание, чеканя шаг. Ещё немного, и лазурно-белая мозаика грозила треснуть под каблуками его туфель. Полуденный свет скользил по его широким и острым плечам.
— Вы же не хотите отправить их в бега. Или увидеть их головы на городской стене...
— Умолкни, дрянь, — хрипло отрезал Садао.
— ...Лохматый, — как ни в чем не бывало поправил его Идир и распахнул створки очередной двери. — Вас зовут Железным, меня — Лохматым. Здорово, да? Легко запомнить.
— Меня не интересует твоя кличка, Бескровный, — Садао пригвоздил его ледяной спицей взгляда. — Ты же из ордена, верно? Лучше не мешайся под ногами.
— А то что? Затопчете?
Садао вдруг остановился и ухватил его за подбородок, так быстро, что Идир даже не успел возмутиться. Чужой разум коснулся его мыслей, словно нагретый солнцем песок.
— Ты ещё изменишь свою точку зрения, Идир, — он произнес уверенно, как давно известный факт. Кивнул, перехватил саквояж и скользнул в царящее на улице жёлтое марево.
— Чушь все твои гадания, — пробормотал Идир, потирая внезапно озябшие плечи.
Он не мог сменить то, чего не имел.
Ход Железного
Восток
Танатос Темен не любил смотреться в зеркало. Даже в молодости не испытывал особого удовольствия от созерцания собственной рожи. Чего уж было говорить о шестом десятке, когда в угольно-чёрных кудрях заблестела седина.
Он раздул ноздри. Поскрёб бороду. Снова раскопал пальцами густой войлок кудрей и убедился ещё раз: бесцветных волос становилось всё больше. Отстранившись от мутной серебрёной поверхности, он напряг блестящий тёмной кожей бицепс. Во всем остальном оставался парнем хоть куда, да и чувствовал себя так же, как и тридцать лет тому назад — полным сил и планов. Мертвящие никогда не старели; не старел и Танатос — и вдруг эта седина.
Часы показывали половину восьмого. Солнце заглянуло в окно, щекоча стены и грубо сколоченную мебель усиками света. Весеннее утро разгоралось быстро, щебетало на разные лады. Над домом и зелёным пологом ветвей раскинулся лазурный океан, в глубинах которого, словно барашки на волнах, скользили перья облаков.
Танатос довольно сощурился, подставив лицо утреннему теплу. Втиснул косую сажень плеч в пиджак и вышел из комнаты — привычно согнувшись, чтобы не влететь лбом в притолоку. Спустился на первый этаж и отломил край горячей лепешки с блюда на столе.
— Подожди, пока не будет готово, — ошпарил его крик от плиты.
— Прости, некогда, — ответил Танатос с набитым ртом. Поцеловал жену в фарфорово-белый лоб, попутно втянув запах её волос. Взлохматил кудри младшим детям; самому старшему просто кивнул — тот не допускал нежностей в свой адрес с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать. Ухватил с вешалки трость и выскочил в усыпанный росой сад.