Каблуки его ботинок заколотили по плитам дорожки, что вилась среди цветущих яблонь и слив. Размашисто шагая, Танатос зажал трость локтем и натянул кожаную перчатку. Когда же он полез за второй, трость выскочила из захвата и воткнулась в розовый куст.
Танатос ступил в рыхлую землю, подцепил костяную ручку трости и попятился на дорожку. Уставился на росток фиалки, вмятый в след ботинка. Даже цыкнул от собственной неуклюжести. Надо же было так неосторожно. И супруга расстроится…
Вздохнув, он сел на корточки и сложил ладони над раздавленным цветком. Пахнуло хвоей и влагой. Фиалка дрогнула, отлепила сломанные листья от земли и вытянулась, покачиваясь, как змея в горшке заклинателя. Она расправила лепестки и выпустила ещё пару бутонов. Те набухли и лопнули, обнажив нежный край лепестка.
Танатос довольно кивнул, любуясь творением. Поднялся, стряхнул с манжет росу и подхватил портфель. Ему стоило поторопиться: его ждал душный кабинет похоронного бюро. Может, в приёмной уже кто-то рыдал в платок, а в пристройке на заднем дворе лежало окоченевшее тело. Может, и два. Его эта перспектива не беспокоила — он привык к слезам и мертвецам задолго до работы в похоронной конторе. Все рано или поздно покидали этот мир, и холодный стол, умытый слезами сотен скорбящих, не был худшим вариантом для последнего лежбища.
В приёмной его и правда ожидали. Но не рыдали, а курили и цедили ругательства сквозь зубы. Узнав резкий аромат мяты и вонь жженого табака, Танатос собрал все силы в кулак и натянул беспечную дружелюбную улыбку. Тихое утро закончилось, не успев начаться.
— Вот это визит! — пробасил он. — Второй раз за месяц, Садао! Это что-то из ряда вон.
Железный пронесся по кабинету, как шторм. Развернулся, шлепнул ладонью по столу.
— Эти мерзавцы! — рявкнул он. — Перебить, всех до одного! Одолжи мне своих учеников!
— Знаешь же, что их не осталось.
За исключением пары самых верных послушников, и те находились на севере. Но их существование Танатос благоразумно замалчивал.
Он раскинулся в кресле и уставился на друга. Давно он не видел Железного таким. Осунувшимся и небритым, в мятом дорожном костюме с пятнами жира и пепла на манжетах. Садао чиркнул спичкой, сломал её о коробок, с раздражением бросил на пол и чиркнул следующей. Та вспыхнула, испустив серное облачко.
— Так кто же допек самого энси храма Видящих? — поинтересовался Танатос, когда его гость как следует затянулся.
— Правитель Содружества, — Садао прохрипел два слова, словно выругался. — И советники, которые целуют его зад. Они сошли с ума! Стягивают армию к границе. Магическую кровь, солдат — всех!
Он закашлялся, сотрясаясь всем телом.
— Бросать тебе надо, — тихо заметил Танатос.
— Мы не о курении моем говорим сейчас! — рявкнул Садао, сощурив глаза. — Весь мой храм, всех учеников хотят отправить на фронт. Отдать в помощь Брюхвальду. Брюхвальду! — Он гневно вскинул руку. — И они надеются, что я буду в этом участвовать?!
Танатос возблагодарил богов за собственную удачу. В свое время ему повезло прикинуться мертвым. Избежал стольких проблем одним махом.
— Ты не обязан, — сказал он.
— Конечно, не обязан! — Садао скривил губы. — Послал бы к демонам, да мои ученики тотчас окажутся на передовой. Что прикажешь делать? Бескровные, Танатос! Там орудуют Бескровные! А мне, значит, нужно спокойно сидеть и это наблюдать?
С непримиримым видом, он покачал головой и выпустил дым через ноздри.
— Налей мне.
Танатос нехотя вытащил из ящика стола бутылку и стакан. Он не любил, когда Садао запивал проблемы вином. Садао Желеный, которого он знал когда-то, был сильнее и выше этого. Садао, которого он знал, не прятался в дурмане, а отсеивал эмоции, как песок, и шёл к намеченной цели.
— Они не отпустят вас просто так, — сказал Танатос. — Вы подписывали соглашения, помнишь?
Садао кивнул. Залпом выпил налитое и стукнул стаканом о стол. Желваки играли на его щеках.
— Мне уже напомнили.
Он поднялся, прошелся по кабинету и остановился у дальней стены с фотографиями в рамках. Тронул выцветшую, почти рыжую сепию в нижнем ряду. С неё, на фоне натянутой в фотоателье простыни улыбались три молодых человека, разные во всём, от роста и комплекции до выражения лица. Лучшие послушники храма в Кумкуре: темнокожий детина, что скалился во все зубы, чернявый парень с круглыми, птичьими глазами и стройный выходец из Бахати. Последний стоял чуть в стороне, сложив руки на белом шёлке халата; сдержанная улыбка застыла на его лице. Выражение наивысшей радости Садао Железного.