Танатос вскинул руку с револьвером, но тут же отпрянул.
— Назад! — его рев прокатился по залу.
Белоглазая женщина развела руки. Перебрала пальцами, словно распутывая пряжу, и в полумраке блеснули новые нити. Они спустились из её пальцев, тянулись непрерывно, от руки к руке. Убийца плавно качнула кистями — как закинула невод, — и пять острых петель полетели по дуге.
Путаясь в ногах, Садао отшатнулся прочь. Серебристая нить прошла в какой-то малости от его носа. Руку обожгло, по мысу туфли что-то мягко стукнуло, и Железный вскрикнул. Уставился на собственный мизинец с алеющим ровным срезом и белой сердцевиной кости. Кровь быстро закапала на пол.
Зажав рану, он спрятался за фальшивую колонну. Вовремя — струна срезала прядь его волос, и те посыпались стружкой на обрубок мизинца. Танатос укрылся за крышкой подходящего ему гроба. Рука онемела, и, оскалившись, Садао затушил сигналы нервных окончаний. Боль его отвлекала.
Убийца тоже отвлекалась, управляя нитями, внезапно понял он и осторожно выглянул из-за колонны.
Белоглазая женщина развела руки. Хлестнула нитями, как поводьями, и на миг Садао почувствовал лазейку в её разум. Туда он и ввинтился. Постарался забраться как можно глубже в подсознание, как водяной червь в рыбье брюхо. Торопливо выхватил спутанные водоросли страхов, что таились под рационально уложенными мыслями и сетью импульсов…
И почувствовал, что теряет свое тело.
В панике он попытался отцепиться, но его затягивало всё глубже в чуждое, нечеловеческое сознание. Его окружил красноватый, нестерпимо горячий песок, раскинулся от горизонта до горизонта. Он забивал ноздри, засыпал рот, хрустя на зубах. Держал крепко, обжигал шею. Садао только и мог, что беспомощно смотреть на выжженное небо и на белоглазые лица, что взирали на него в ответ, сверху вниз, щеря обагренные кровью зубы.
Выстрелил револьвер.
— Садао! — донеслось откуда-то извне. Но он не мог вырваться. Плутал по лабиринтам чужого разума, снова и снова увязая в песке. На языке растекся вкус крови. Острые зубы чудились всё ближе; казалось, они вот-вот вопьются ему в лицо, сдирая плоть с костей…
Садао вдруг почувствовал, как распадается на мелкие части. За пеленой видений раздался разочарованный крик, затем сухой хитиновый шелест, и он наконец открыл глаза. Он лежал на полу, липкий от крови; затылок ныл — видимо, он хорошо им приложился, когда упал.
А убийца рассыпалась на сотни пауков. Проваливалась в их чёрный поток, вытекавший из её тела. Миг — и они поглотили широко распахнутые белые глаза, помчались кто куда, подпрыгивая на тонких лапках. Садао брезгливо шлепнул по парочке ладонью, размазав их в крови. Остальные исчезли быстро — забились в щели и углы, шмыгнули под массивные створки дверей и шторы. Проворный шелест ног затих.
Танатос выпрямился, отнял пальцы от паутины и кивнул Садао. Тот кивнул в ответ и обессиленно привалился к колонне рядом ещё теплым телом Врано. Уставился на растёкшуюся кровь, кромка которой подбиралась всё ближе к его штанине. Словно бруснику раздавили, подумалось ему, и от этого нелепого сравнения на душе стало ещё гаже.
Паршивое утро выдалось, ничего не скажешь.
Почувствовав прикосновение, он вскинул голову. Танатос уже сидел рядом, зажав искалеченную кисть Садао между своими мозолистыми ладонями. Дышал ровно и шумно, словно бык в жару; на его лбу замялись глубокие складки. Сладковатый запах плоти возрос втрое, и из среза мизинца вытянулся обрубок кости. С щелчком вырастил сустав, затем второй; оброс сухожилиями, паутиной сосудов и мясом. Ювелирная работа, лучшая в своем роде; даже голова посветлела, как после долгого крепкого сна.
— Жаль, ты не умеешь воскрешать, — сказал Садао.
Танатос коротко глянул на останки Врано.
— Никто не умеет.
Садао кивнул и поджал губы. Вина и отвращение к себе вновь навалились на его плечи. В дальнем углу зала продолжало звонко капать. Проклятая вода.
— Видел татуировки? – хмыкнул Темен, не отвлекаясь от работы.
— Похожи, да. И я знаю, кто она.
По пальцу поползла блестящая розовая кожа. Стянула фалангу, сдавив мясо своей оболочкой, и Садао отвернулся. Подробности труда Мертвящих — будь то убийство или исцеление — всегда вызывали в нем тошноту.
— Я знаю, кого искать, — сказал он.
Конец ознакомительного фрагмента