До Дедкиной избы добрались за полночь.
Изба Мальцу не показалась. Покосившаяся снаружи, внутри же пустая и черная.
Внутрь не хотелось совсем. Внутри казалось страшней, чем в лесу.
Дедко хрюкнул недовольно, ухватил за руку, втянул в избу, толкнул на лавку, затворил дверь, подошел к печи, высек огонь.
Вот что значит ведун-колдун. Совсем богов не боится. Сам домашнее пламя творит. У людей-то в домах огонь – летошний. Настоящий. А угаснет по нерасторопности – у своих возьмут. Такой же.
А этому божье благословение – ништо.
– Гори, гори жарко, дровишек не жалко, – ворчал-напевал колдун. – Со мха на лучинку, с лучинки на сучок, с сучка на полешко, разгорайся, не мешкай!
И загорелось. Удивительно быстро. Видать, от наговора колдовского.
От большого огня Дедко затеплил и малый. Да не лучину, а медную, наполненную жиром мису с ровным фитильком. Поставил на стол, сам сел напротив. Так, чтоб огонь был между ними. Высыпал на стол остатки дорожной еды, бурдючок с бражкой. Набулькал в чашку, подвинул Мальцу.
Тот не отказался. Кто ж от бражки откажется, да еще такой духовитой, сладкой?
Тем боле что раньше никто Мальца бражкой и не поил. Только понюхать.
– Знаешь, кто я?
– Колдун, – пробормотал Малец.
– Ведун, – строго поправил Дедко. – Не боишься, что съем тебя?
– Не-а.
Дедко хохотнул:
– Откуда знаешь?
– А знаю вот! – От его смеха мальчик слегка приободрился. – Глаза чай есть.
Нахально ухватил со стола кус лепехи. Разгрыз с хрустом.
– Вижу, что есть… – проскрипел Дедко. – Но это – покуда.
Малец замер. Крошки просыпались изо рта. Испугался.
Подумал сам себе: кто ж купленного раба портить станет?
Не помогло. Страх пришел, аж живот скрутило. Есть совсем расхотелось.
Дедко из-за стола встал, к печке подошел, возился там, готовил что-то. Малец не видел, что. Но точно не снедь.
Дедко сидел на корточках к Мальцу спиной, и тот, решившись, встал и потихоньку двинулся к двери. В чужом лесу страшно, но здесь – еще страшней. В лесу он уж как-нибудь. Серый, чур ему, не съест, а от нечисти у Мальца знак тайный есть. Братья старшие показывали. А тут – пропа́сть.
– Сел назад! – хлестнул окрик. – Резо́в! Сел, сказано! Я тя и спиной вижу!
Малец поспешно вернулся на лавку.
– И запомни, – продолжал Дедко. – Вдругорядь говорить не стану: в рака обращу да в кипяток брошу. А потом съем.
– Ты ж батьке обещал не убивать… – робко напомнил Малец.
– А что мне твой батька? – усмехнулся Дедко. – Я и батьку твоего могу – в рака! – И, вставши, снял со стены ремень.
– Драть будешь? – испуганно спросил мальчик.
– Драть? Хм-м… То батька с мамкой тебя драли. А я, ежели забалуешь, ножик возьму да таких вот ремешков со спины твоей нарежу и на сучок повешу. Токо ты не забалуешь. Без глаз-то…
– Чё? – скорее удивился, чем устрашился Малец.
И тут колдун ловко опрокинул его на лавку, придавил коленом и прикрутил ремнем. Накрепко. Даже лоб перехватил.
Привязал, взял нож и сунул в огонь.
Скосив глаза, Малец видел, как постепенно наливается красным искривленное острие.
– Ты что ж, впрямь очи мне выткнешь? – догадался Малец. – Ой не надо, дедушка миленький!
– Надо. – Колдун глядел на нож.
Решив, что накалилось достаточно, вынул лезвие из огня, подошел к мальчику.
– Ой, дедушка, добрый, хороший! Не буду я бегать! Ой, не надо!!! – истошно завопил Малец.
– Не надо, баишь? – Раскаленный кончик ножа, источая жар, застыл у переносицы.
Мальчик перестал рваться, замер, глядя на красное жало скошенными глазами.
– Молодец! – неожиданно одобрил колдун. И отодвинул нож от лица. – Коли не заплачешь – резать не буду. А все ж очи твои надобно перетопить. Больно ярки, сини. Мне такие не надобны. – Помолчал. Затем продолжил: – Больно тебе будет. А ежели закричишь или заплачешь – быть тебе слепу. Разумеешь?
Мальчик не отвечал.
– Ну?
Малец моргнул, не в силах слова вымолвить. Белый стал, как снятое молоко.
Дедко бросил нож на стол, шагнул к печи, взял горшочек.
– Не кричать! – напомнил еще раз. – Не то – без очей!
И, зачерпнув вязкого грязно-бурого месива, вдруг с размаху плюхнул на глаза Мальца.
Мальчик успел зажмуриться, но все равно жгучая боль достала. Содрогаясь, он вцепился в края лавки. Он помнил: кричать нельзя. А боль была такая, что никак не сдюжить. Заполнила всю голову. Показалось, глаза расплавились и вытекли на щеки. Что эта жижа кипит в глазницах вместо глаз…
Но Малец не кричал. Прокусив губу, сжавшись, выдавливал из себя вопль, выпускал его чрез зубы, обращая в тихий жуткий вой…