– В Академии Инквизиториума? Кто это, если не секрет?
– Франц Лютхофф, – пояснил он.
Я задумался. К сожалению, у меня не было гениальной памяти моего друга Курноса, и поиск имён из далёкого прошлого не даётся мне с лёгкостью. Тем более что, как видно, Франц Лютхофф не отметился в моей жизни ни хорошим, ни плохим, раз уж я не мог его вспомнить.
– Не помню, – буркнул я, но уже через миг хлопнул себя по колену, ибо память начала проясняться. – Хотя подождите, это случайно не рыжий такой, с веснушками?
– О! – Воевода поднял палец. – Тепло, тепло. Ну, давайте выпьем, а то вино испаряется.
Любой повод годился, и мы снова выпили до дна.
– Лютхофф меньше года назад вёл один допрос, протоколы которого были уничтожены. А я, инквизитор, хочу знать, что такого было написано в этих протоколах.
Уничтожение документов было преступлением. Этого в Инквизиториуме не практиковали, и я не слышал о подобных случаях. Бывало, некоторые следствия засекречивались, а подозреваемые попадали в высшие инстанции вместе со всеми касающимися их бумагами. Я сказал об этом Зарембе.
– Я знаю. – Он кивнул головой. – Однако у меня есть причины верить, что в этом случае поступили иначе, нарушив правила, которые у вас действуют.
– Осмелюсь поинтересоваться, господин воевода, почему вы не спросите у самого Лютхоффа?
– Лютхофф уже много месяцев лежит в госпитале аахенского Инквизиториума. И, похоже, недолго протянет. Вы сможете добраться до него, если попросите о гостеприимстве здешних инквизиторов.
Безусловно, я мог так поступить. По крайней мере, мне был бы обеспечен бесплатный ночлег и еда, что в моём финансовом положении было бы вовсе не глупо. Я мог также заболеть и попасть в лазарет, и там по душам поговорить с Лютхоффом, как один страдающий болезнью человек с другим страдающим болезнью человеком.
– Не были бы вы столь любезны, господин воевода, поведать мне, чего хотя бы приблизительно касалось следствие? А главное, кто был допрошен?
– Съешьте что-нибудь, инквизитор, а то вы так быстро напьётесь. – Заремба положил на мою тарелку солидный кусок жаркого, и этот жест определённо свидетельствовал о его предупредительности.
Тарелки были из серебра. В центре был выгравирован герб рода Заремба, а края покрыты сценами из Крестного Пути.
– Покорно благодарю, ваша милость.
Я попробовал и обомлел. Жаркое было замечательным. Нежное, ароматное, отлично приправленное. А соус? За описание вкуса этого соуса должен бы взяться поэт!
– Ваш повар, господин воевода… – оторвался я от еды. – Слов не найти для описания его таланта.
Наверное, он поверил, что я не хочу ему льстить, ибо я сам слышал в своём голосе искренний восторг. Он тоже отведал.
– Неплохо, неплохо. – Зачавкал он. – Так уж оно попросту есть, – добавил он без лишней скромности. – Ни в одной другой стране нет такого доблестного рыцарства, таких красивых женщин и таких отличных поваров. Но к делу... Допрашивали некоего волшебника, – пояснил он, возвращаясь к моему вопросу, – известного под именем доктора Магнуса из Падуи.
– Никогда о таком не слышал, – ответил я, как только успел проглотить. – Среди этого бардака кто угодно может назваться Магнусом.
Он кивнул, признавая мою правоту.
– В течение долгих лет он был монахом, а потом сбежал из монастыря и бродил по всей Европе. Я знаю, что его даже объявили в розыск, поскольку подозревали в делишках, несовместимых с нашей святой верой. Однако ему удалось избежать как петли, так и вашей опеки, – он подмигнул мне, – и исчезнуть на несколько лет. Но, наконец, он появился в Аахене, где ваш прыткий коллега совершенно случайно поймал его и арестовал.
– И что было дальше? – позволил я себе спросить, поскольку Заремба прервался и явно ожидал моего вопроса.
– Допрошен под пыткой. Умер.
Я зашипел. Смерть подозреваемого во время следствия свидетельствовала о вопиющем отсутствии профессионализма. Да, когда-то и у меня такое случилось, но осмелюсь утверждать, что произошло это не по моей вине, ибо я не успел даже коснуться допрашиваемого, когда он вытаращил глаза, покраснел и умер. А я только объяснял ему принцип действия пилы для резки костей, поскольку презентация инструментов была привычным началом каждого квалифицированного допроса.
– Документы уничтожены, – добавил он, но об этом я уже слышал.
– При всём уважении, господин воевода, я вынужден отказаться, – сказал я с искренним сожалением, ибо сто золотых дублонов очень бы мне пригодились.
Заремба уставился на меня, даже не рассерженный, а удивлённый. Наверное, ему редко доводилось слышать отказ.