– Достойный господин! – Воскликнул он совершенно нормальным голосом. – Если позволите, на пару слов...
Я остановился.
– Я здесь по ошибке, – сказал он жалобным голосом. – Очень прошу вас, вытащите меня отсюда.
Я перевёл взгляд на охранника. Тот усмехнулся под усами.
– На улицах много нечестивых женщин, Роберт, – сказал он. – Охочих до мужчин, хотят с ними блудить, раздвинуть перед ними ноги...
– Я их всех убью! – Голос старика изменился так сильно, что я не мог его узнать. Теперь он был исполнен отвращения, ярости и ненависти. – Я разрежу их греховные тела, я из них кишки выпущу, распну их живьём... – поток слов превратился в лепетание.
Старик дёргал решётку, а в его глазах было лишь явное безумие.
– Убил пару шлюх, – объяснил охранник. Но поскольку он двоюродный брат одного из членов городского совета, то его закрыли у нас, а не казнили...
Мы дошли до конца коридора.
– Нашли, господин, кого ищете?
Я покачал головой.
– К сожалению. Можем уходить.
Когда охранник закрывал усиленные железом двери, я решил вернуться к предыдущему вопросу.
– А что тот элемозинарий, о котором мы говорили? Они приходят, забирают и всё?
– Нет, господин. Указывают, кого хотят, тогда его надо помыть, одеть, а вечером забирают.
Я вынул из кошелька золотой дублон, одну из монет, полученных от Зарембы, и завертел его между пальцами. Золото засияло в свете факелов, и желание обладать этим золотом засияло в глазах сопровождающего нас мужчины.
– Как только явятся, чтобы кого-то забрать, тотчас дашь мне знать, – приказал я. – Тогда получишь вторую такую монету. Пошлёшь гонца в «Императорские удобства», чтобы нашёл мастера Риттера и передал ему известие. Понял?
– Всё понял, господин. – Он ощерил зубы в довольной улыбке.
«Императорскими удобствами» называлась гостиница, в которой остановился Риттер, и, вопреки названию, она не была обителью, предлагающей услуги высочайшего качества.
– Возможно, тебе взбредёт в голову рассказать кому-нибудь о нашей маленькой сделке. Не делай этого. – Он даже не заметил кинжала, лезвие которого я прижал к его животу. – Помимо золота, у меня есть железо... – при слове «железо» я нажал немного сильнее.
Он яростно вскинулся, но посмотрел в мои глаза, и ярость внезапно угасла. Вместо неё я увидел в его взгляде страх. Он был выше меня и шире в плечах, но я знал, что у него не возникнет даже мысли оказать какое-либо сопротивление.
– Нет, нет, ничего не расскажу, господин, – зашептал он, и я надеялся, что так оно и будет.
– Хотел бы я знать, во что вы меня втягиваете? – Прошипел недовольный Риттер когда мы уже покинули заведение и вышли на улицу.
– У сердитых морщины появляются, Хайнц.
Он фыркнул.
– Вы ответите или нет?
– Нет, – ответил я просто. – Поможете мне, глядишь, и вам что-нибудь перепадёт.
– С вами одни хлопоты, – проворчал он, однако затем посмотрел в мою сторону немного более благосклонным взглядом. – Говоря «перепадёт», какую конкретно сумму вы имели в виду?
Я похлопал его по плечу.
– Безусловно, больше, чем получил тот мерзавец, – ответил я, имея в виду охраняющего душевнобольных мужчину.
– А во сколько раз больше? – Тут же спросил он.
– Не обижу, – пообещал я, и это должно было его устроить. – Так что, в ближайшие дни ни шагу из гостиницы. Пусть это скрасит вам часы ожидания. – Я вручил ему дублон. – Не подведи меня, Хайнц, – значительно проговорил я. – Не напивайся, не ходи к девкам, не исчезни где-нибудь в городе... Понимаешь?
– Да за кого вы меня держите? – Он возмутился так искренне, что если бы я его не знал, то принял бы это возмущение за чистую монету.
Гонец, нанятый Риттером, появился на третий день после нашего визита в заведение. У него было только невинное сообщение о том, что мастер Риттер приглашает меня сегодня на ужин. В связи с этим я сообщил в Инквизиториум, что буду ночевать в городе, после чего ушёл. У меня был с собой стилет, кошелёк с несколькими монетами (никогда не знаешь, когда будет нужнее золото, а когда железо) и комплект отмычек.
Попытка провести сумасшедшего по улицам города привлекла бы слишком много людского внимания. Поэтому я не удивился тому, что, во-первых, монахи пришли, когда уже стемнело, а во-вторых, у них было что-то типа паланкина. На самом деле этот паланкин был попросту ящиком, крепко сколоченным из толстых досок. Без окон и с дверцей, запираемой снаружи на железный засов. Принесли его двое плечистых слуг. Таким образом они могли перевезти безумца, связанного и с кляпом во рту, не вызывая ничьего интереса. Мне не оставалось ничего другого, как только тщательно отслеживать, куда они идут со своим ценным грузом. Задание было не особенно хлопотным, поскольку они не могли двигаться слишком быстро, а я, пользуясь ночной темнотой, без труда прятался в тени, тем более что на небе светил лишь узкий серп месяца.
Но прежде я должен был кое-что уладить. Уже несколько дней я видел человека, который пытался отслеживать мои действия. Он и сейчас был здесь, скрытый в подворотне. Я скрылся за углом, а когда услышал шаги, вынырнул из темноты. Я ударил его прямо в кадык. Слегка, чтобы случайно не убить, поскольку я ожидал объяснений, а ведь их трудно получить от мёртвого человека. Я опустился рядом с ним на колени и прижал лезвие стилета к уголку его глаза.
– На кого работаешь? – Спросил я.
Он не ответил. Он уже справился с болью и восстановил дыхание, но в его глазах ещё не появился, к сожалению, настоящий страх. Да, он боялся, но не настолько, чтобы начать говорить. Правую руку я так и держал у его глаза, левой же схватил его за мизинец на руке. Я сломал его одним движением. Он завыл. Однако владел собой настолько, чтобы не дёрнуть головой, ибо тогда он потерял бы ещё и глаз.
– На кого работаешь? – Повторил я.
И вновь не дождался ответа.
– Плохой мальчик, – заключил я и всадил остриё стилета ему в нос.
Рванул, разрезая ноздрю аж до кости. Хлынула кровь.
– На кого работаешь? – Я не утратил терпения.
Когда он не отозвался, я вложил стилет во вторую ноздрю. Он прерывисто засопел.
– Я тебя порежу на кусочки, – пообещал я. – И в конце концов ты всё расскажешь. Может, всё-таки лучше рассказать сейчас, пока ты почти цел и здоров?
Я должен был спешить. Монахи, правда, ещё не тронулись, но я знал, что они в любой момент могут это сделать.
Из моего переулка я увидел бы их, но тогда у меня было бы действительно мало времени.
Я схватил своего противника за плечо и голову и перевернул его так, что он уткнулся лицом в уличную грязь. Выкрутил ему руку назад. Теперь он действительно не мог пошевелиться, поскольку любое движение выломало бы ему сустав.
– Начинай говорить, – прошептал я ему в ухо.
Я всадил стилет в его спину так, что лезвие скрежетнуло о позвоночник. Я начал вращать его в ране. Он завыл. Завыл отчаянным, полным боли голосом. Я знал, что даже если люди элемозинария услышали вой, это не вызовет у них беспокойства. В Аахене, как и в Хез-Хезроне, слышали по ночам разные вещи. Крики избитых или раненых людей не были чем-то необычным, и никто из тех, кто ценил собственную жизнь, не собирался проверять, что же происходит в тёмных переулках. Я вынул лезвие из раны.
– На кого работаешь? – Мне самому было интересно, каким будет мой следующий шаг, если и в этот раз я не услышу ответа на вопрос.
– На воеводу, – сипло проскулил он.
– Ну и зачем было так упираться? – Спросил я ласково. – Я и так это знал, но хотел, чтобы ты выказал немного доброй воли. И что дальше?
– Я должен был следить за тобой, а если кто-то тебя убьёт, то тогда за ним…