– Пойдем, отобедаешь с нами, – пригласил меня Айхендорфф. – Недавно мы подобрали повара со двора канцлера. И уж поверь: то, что он создает, – истинная поэзия, Мордимер.
– Канцлера, – повторил я со значением.
Он быстро на меня глянул.
– Знаешь, да? – спросил. – Конечно, знаешь. Все знают. Жаль, что меня там не было. – Он весело ударил себя по ляжкам.
– И все же это мрачная новость для Империи.
– Умным он никогда не был, – пожал плечами Айхендорфф. – Однако я не ожидал, что он безумен. Точь-в-точь как этот наш альмосунартий…
– Маурицио Сфорца, – сказал я спокойно и сдержанно, поскольку догадался, о ком речь.
– Ох, что ж за проклятая каналья! – в голосе Айхендорффа чувствовалась искренняя ненависть. – Приехал сюда как посланник папских альмосунартиев.
– Достал вас, а? – спросил я сочувствующе. – Я что-то об этом слыхал…
– Штольпен, – усмехнулся он. – Знаю-знаю. Тому Веселому Палачу, что так вот разукрасил брата Маурицио, я бы лично с радостью руку пожал. Но я слышал, что Сфорца хотел отправить тебя в Рим? Это правда?
– Правда, – кивнул я. – Я бы наверняка до сих пор сидел в камере Замка Ангелов. Но осмелюсь спросить: отчего ты полагаешь, что он безумен?
– Хм-м… – Айхендорфф сплел пальцы. – Я неверно выразился. Сфорца – не безумен, но охвачен идеей, которую воспринимает как свою миссию, что в нашем случае чрезвычайно близко к безумию. Однако даже при таком положении дел мы полагаем его весьма опасным человеком. Не становись у него на пути, Мордимер: здесь, в Аквизгране, у него сильная позиция и хватает сторонников. Удивительно, как он сумел этого достигнуть, учитывая свое отвратительное физическое самочувствие.
Мне было жаль слышать эти слова: я снова огорчился, что осмелился лишь на малую шалость, а не на убийство брата-милостынника. Ведь за паралич, который обездвижил его ниже пояса, и за вырезанные на щеках буквы ему следовало благодарить не кого иного, как вашего нижайшего слугу. Конечно, сам он о том не знал, подозревая Веселого Палача из Тианнона, которым я благоразумно притворился. Была это моя сладкая тайна, и я не намеревался ею ни с кем делиться, особенно принимая во внимание, что Сфорца, похоже, сделался человеком еще более опасным и влиятельным, чем прежде.
– И какова же эта миссия? И какова идея?
– Ослабить нас, а может, даже заменить…
– Монахами? Священниками? – фыркнул я. – Они не найдут и коровью лепешку – даже если в нее вступят.
– Верно. Так и бывает, когда нашим делом начинают заниматься партачи. И чем дальше, тем оно хуже, Мордимер. В Аквизгране уже из-за этого быдла и шагу не ступишь. Всюду суют свои грязные носы.
– А что ж тогда говорить инквизиторам из Рима? Радуйся, что мы там не работаем.
– Римская инквизиция – мне жаль это признавать – уже почти не существует. Паписты подчинили себе почти всех наших товарищей, а тех, кого подчинить не сумели, – изгнали из города в провинцию. Худо, Мордимер. И чем ближе к Риму – тем хуже.
– Мы едва сохраняем статус-кво, – сказал я. – И постоянно в этой битве проигрываем, несмотря на крупные и малые зрелищные победы, которые совершенно ничего не значат для дела в целом.
Он глядел на меня, словно пытаясь решить, может ли быть искренним или я всего лишь пытаюсь его разговорить.
– Святая правда, – ответил наконец. – Но скажи: а что нам остается? Обгрызают нас, как волки труп оленя. Кусок за куском, кость за костью… Мелкие уступки, легкие нарушения закона, туманные интерпретации, письма, иски, воззвания, жалобы…
– Не меч, но перо владеет миром, – пошутил я.
– Верно, – согласился он. – Но спасет нас жар истинной веры, который пылает в наших сердцах.
Я вздрогнул. Но только внутренне. Не дал понять, что слова о «жаре истинной веры» и о спасении, что грядет благодаря ему, мне знакомы – благодаря тому, что я слыхал их ранее из уст членов Внутреннего Круга Инквизиториума, от людей, о существовании которых даже слышать было запретно. Я же не только слышал о них, но и сохранил благодаря им жизнь. Был их должником. Но я не думал, что Айхендорфф принадлежит к этим людям. Хотя, возможно, он и служил им. Точно так же, как и я служил им – людям, намерений которых я не понимал, но которые были словно прекрасные цветы, пытающиеся пробиться на заглушенных терниями полях[8].
– Будет худо, – подвел итог Айхендорфф. – Но мы ведь об этом знаем, верно?
– И насколько, как думаешь, будет худо?
– Святой Отец создаст новую институцию, которая станет конкурировать с нами, – ответил он. – Я слышал также о планах устава, гласящего, что всякий епископ сможет призывать священников своей епархии, чтобы те получили согласно его приказу полномочия инквизиторов. И тогда благородная миссия поимки чародеев и еретиков будет утеряна в спорах о компетенции.