– Это верно, это правда, – подтвердил он безо всякой ложной скромности и потряс указательным пальцем. – Если б вы знали, сколь полезно быть человеком искусства, осиянным славой и уважением…
– Это, стало быть, вы о себе? – прервал я его.
– Вот здесь вы угадали, – рассмеялся он снова, не ощутив иронии в моем голосе. – Сияние моей славы влечет женщин, словно огонек свечи – ночных бабочек. – Он снова проверил пустой кувшин. – Вы собирались заказать еще, – сказал обвиняющим тоном.
Я встал и махнул корчмарю.
– Еще раз того же самого, – приказал, а тот усмехнулся, показывая гнилые зубы.
Я же вернулся к Риттеру, который выбивал пальцами по столу нервную дробь.
– Уж как начну – перестать не в силах, – буркнул он недовольно и покачал головой. – Что ж поделать, коли талант требует, дабы его подстегивали спасительной влагой.
– И много ль вы написали в последнее время, так вот подстегнутые? – спросил я саркастично.
– Пока мне хватает и простого полета творческой мысли, – ответил он высокомерно, глядя куда-то вверх, словно желал узреть на прогнившем, закопченном потолке корчмы музу. – Но поверьте, вскоре я соберу богатый урожай от посеянных зерен моего таланта… И тогда знайте, – снова воздел палец, – что я не забуду о вас.
– Сердечно благодарю, – пробормотал я.
– Да-да, никто не скажет, что Хайнц Риттер забывает о друзьях. Представьте, какое я обрету влияние, став императорским драматургом! А сколько женщин… – задумался он, усмехаясь сам себе.
– Я-то полагал, что вам любовных приключений хватает.
– Женщин никогда не бывает много, господин Маддердин, – ответил он поучающе. – Такова уж наша мужская природа, коя требует от нас ронять семя в плодотворные лона. Ибо – вот одаряете вы своей любовью светловолосую молодку с красивой попкой и маленькими грудками, но едва ли не в тот же момент мечтаете, как бы провести сладкую минутку со зрелой брюнеточкой, ноги у которой – словно колонны греческие, а грудь – будто штормовое море.
– То есть с брызгами пены на них? – спросил я невинно.
– Ничего вы не смыслите в искусстве, – он нахмурился, поняв, что я над ним подшучиваю. – Метафоры и сравнения суть средства языка искусства, автор же отпускает поводья фантазии, чтобы у читателя либо слушателя перед глазами отчетливо предстал образ, возникший в богатом воображении творца.
Я мог подтрунивать над Риттером, однако он был прав. Наиболее прекрасна та суша, что лишь готова возникнуть перед кораблем на горизонте, а цветы лучше пахнут в саду соседа. Повздыхавши над недостатками человеческой природы, я подумал: какое счастье, что сие касается простых людей, а не слуг Господних.
Корчмарь выглянул из-за занавеса и поставил перед нами кувшин с вином.
– Может, похлебочки? – предложил радушно. – Только-только сварили: нежнейшее мяско, подливочка, соусик. А к ней могу подать свежевыпеченный хлебчик… Желают господа?
Я поглядел на него, не отозвавшись ни единым словом, и усмешка на толстощеком лице корчмаря медленно угасла.
– Тогда не стану вам мешать, – прошептал он и исчез за занавесом.
– А я бы что-нибудь все-таки съел… – пробормотал Риттер, наливая вино в бокалы. Рука его слегка дрожала, но он не пролил ни капли.
– Станем есть и пить, ибо завтра умрем[1], – произнес я ироничным тоном.
– Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем[2], – поэт был настолько при памяти, что ответил мне цитатой из Писания и, радуясь, что остроумный ответ ему удался, хлопнул себя по коленям.
Я пригубил из кубка, оценивая напиток. Вино, для своей цены, было недурственным, но быстро ударяло в голову.
По крайней мере – ударяло Риттеру, поскольку мне потребовалось бы несколько больше сего напитка, чтобы изгнать мрачные мысли, в последнее время лишь изредка меня покидавшие.
– Может, споем? – предложил Риттер, хотя язык его уже слегка заплетался. – Знаю одну провансальскую песенку…
– Нет, – сказал я решительно. – Я слишком трезв для провансальской песенки.
Риттер неспокойно заерзал на стуле – и тот опасно скрипнул.
– А может, нам стоит пройтись по городу? – огладил он козлиную бородку.
– Хайнц, ты знаешь, сколько стоит в Аквизгране[3] хорошая шлюха? – спросил я, поскольку догадывался, что у него на уме. – Цена их услуг – обратно пропорциональна состоянию моего кошеля, – добавил я.
Минуту он пытался переварить мои слова, кусая губу.
– Ну, мы могли б и поторговаться… – пожал он плечами. – А-а, вы в том смысле, что вообще нет денег?
– Гений, – подтвердил я в деланом восторге. – Истинный гений! Как вы это поняли?
3
Римское название (Aquisgranum) Ахена – в нашей реальности города коронации франкских королей, а потом и императоров Священной Римской империи германской нации.