— Хорошо, — ответила она Джерарду во время следующего сеанса, — но ты должен помочь мне, потому что я никогда в жизни не раздевалась сама.
Он взглянул на нее, и его глаза засверкали. С благоговением он расстелил на неряшливом полу ее меха, усадил ее на них и усердными дрожащими пальцами стал стягивать с нее одежду, пока тело девушки не предстало пред ним во всем совершенстве.
— И правда, мраморная чаша, — восторженно прошептал он, лаская бело-розовую грудь, — или, может быть, алебастровая. И я был настолько дерзок, что хотел писать или лепить такую красоту! Сам Фидий был бы здесь бессилен.
— Фидий? Он живет здесь, в Вилледже?
Он засмеялся, его чувствительные пальцы художника заскользили по гладкой коже Тиффани.
— Какое невежество! Неужели богатых девочек ничему не учат?
— Почему же? Хотя, должна признаться, я была очень своенравной ученицей. Но не думай, что я тупица. Если захочу, я могу быстро учиться.
— Держу пари, можешь, — хрипло сказал он и припал губами к ее соскам, а его рука скользнула между ее ног. Ощущение было чудесным — слишком чудесным. Тиффани отпрянула.
— Нет!
— Но почему же?
— А если у меня будет ребенок?
— Но я же только… Разве ты не знаешь, откуда берутся дети?
Тиффани отвернулась, не желая показывать свое незнание, затем все же ответила:
— Нет. — Но затем она вновь повернулась к нему и страстно произнесла. — Я хочу, чтоб ты объяснил мне!
— Я бы предпочел показать, — он вновь потянулся к ней, но Тиффани затрясла головой. — Тогда я покажу тебе это иным способом.
Он схватил несколько листков бумаги и начал рисовать, его карандаш бегал по бумаге быстрыми смелыми росчерками, при этом он объяснял. Тиффани слушала и смотрела, ее сердце бешено колотилось, во рту пересохло, дыхание слилось с: дыханием Джерарда. Картинки были необыкновенно эротичны, и странное ощущение между ее ног становилось все сильнее, пока не превратилось в сверлящую боль. Но теперь, по крайней мере, она знала, почему, и за это она будет всегда ему благодарна.
Он отложил карандаш и бумагу.
— Пожалуйста, прошептал он, — пожалуйста! Ты не знаешь, как я хочу тебя и как трудно мне сдерживаться.
— Но у меня может быть ребенок.
— Я вовремя выйду из тебя, обещаю. Пожалуйста!
Она хотела уступить, но страх перед беременностью был слишком силен.
— Не сейчас.
Неожиданно она вспомнила, что лежит нагая, рядом с ним и, словно защищаясь, Тиффани завернулась в свои меха. Его лицо исказилось.
— Я не обижу тебя, — прошептал он, его голос был хриплым, полным страдания и боли. — И здесь, в Вилледже, мы знаем, что такое честь и достоинство. Неужели ты думаешь, что я хочу, чтобы ты выбежала отсюда, крича об изнасилований? Мужчина, джентльмен он или художник, сделает все, чтобы этого избежать!
Еще одна бессонная ночь, но теперь Тиффани размышляла о новообретенных знаниях и перебирала в уме поселившиеся там эротические образы. Ответы на вопросы были найдены, но ее любопытство не было удовлетворено, а физическое желание выросло в сотни раз. Должна ли она попробовать?.. Может ли она доверять ему?.. Как это несправедливо! Мужчинам не надо бояться появления детей. Как ужасно быть девушкой! Но она не позволит никаким законам природы портить ей жизнь, и он же обещал.
На следующий день Тиффани пришла на Макдугал-аллею раньше обычного, сжигаемая нетерпением и страстным желанием застать Джерарда в постели. Входная дверь была приоткрыта, так что Тиффани, легко взбежав по лестнице, без стука ворвалась в студию, где слова приветствия замерли у нее на устах. Джерард был не в постели. Он лежал на полу, точнее на темноволосой девушке, и после его вчерашних исчерпывающих объяснений у Тиффани не оставалось ни малейшего сомнения в том, что он делает.
Ей и в голову не могло прийти, что он убеждал себя, будто эта девушка была она, Тиффани, что он бросил потертый коврик на то самое место, где расстилал ее меха, и что он выбрал самую высокую и темноволосую проститутку, которую только смог найти. Какой-то намек на истину дошел до ее сознания, когда Джерард поднял голову и вместо того, чтобы проявить ужас или удивление, его лицо осветилось экстазом, а глаза, не отрываясь, уставились в ее глаза в то время, как он двигался над костлявым телом девушки. Но Тиффани не было дела до его мотивов, поскольку чувства ее не были ранены. Она не испытывала любви к Джерарду и не связывала половой акт с любовью — для нее это был бы скорее физический опыт, чем эмоциональный. Но вот что она почувствовала, так это разочарование. Она примчалась сюда взвинченная, жаждущая нового опыта и разгадки великой тайны, и вот от этой тайны ничего не осталось. Она остро осознала, до чего неприглядным может показаться этот акт в столь убогой обстановке, и бесстрастно отметила, что в отличие от нее Джерард не выглядит привлекательнее без одежды — как раз наоборот: его худое белое тело выглядело каким-то смешным и непривлекательным.