Это было пять лет назад, когда его вызвали из школы в Лондон для встречи с Мэтью, Лорой и Мирандой, возвратившимися из Кимберли. Он прошел прямо в свою комнату, хотя и знал, что ожидается что-то вроде вечеринки в честь такого события, не раздеваясь, бросился на кровать и стал ждать. Наконец дверь распахнулась, пропуская Мэтью; отец и сын взглянули друг на друга. Неприязнь между ними осталась столь же сильна, как и прежде. Заметив выражение синих глаз Мэтью, Филип спросил себя, что же тот видит.
А Мэтью видел стройного юношу, бывшего живым воплощением его первой жены. У него были светлые волосы и фиолетовые глаза Энн. Холодный, отчужденный, замкнутый мальчик, огородившийся непроницаемой стеной — впрочем, Мэтью даже не пробовал эту стену пробить. Мэтью стиснул зубы. Филип вызывал мучительные воспоминания, которые обладали способностью причинять боль даже по прошествии стольких лет; воспоминания об Энн в объятиях другого мужчины, укрепляющие в нем убеждение, что Филип не его сын. Он критически оглядел помятый костюм Филипа.
— По крайней мере ты мог бы надеть чистый воротничок для встречи наших гостей.
Филип склонил голову.
— Да, сэр, — согласился он. Это прозвучало почти издевательски, что было характерно для их отношений. Ни одному из них даже не пришло ж голову что обсуждать чистоту воротничков, встретившись после девятимесячной разлуки, просто нелепо.
— Лора сказала тебе, когда надо спуститься вниз?
— Я еще не имел чести видеться с твоей женой, — Филип позволил себе сделать ударение на слове «твоей». — Однако, — добавил он, когда Мэтью разгневанно приподнял бровь, — пусть тебя не очень огорчает ее невнимательность ко мне. Все равно я всегда забываю о распоряжениях, меня не касающихся.
— Я жду тебя в гостиной в половине десятого.
— И в чистом воротничке, — подхватил Филип.
Мэтью нахмурился еще больше. Долгая разлука оказала на мальчишку самое негативное влияние.
— И, как я понял, ты еще не виделся с сестрой? Она ужасно расстроится.
— С чего бы это? Сейчас май, я не видел Миранду с прошлого лета. Не думаю, что пара лишних часов имеет такое большое значение.
— Ей пришлось много пережить! — взорвался Мэтью. Всем нам выпали тяжелые испытания! — Он взглянул на невозмутимое лицо Филипа и взволнованно шагнул вперед. — Черт побери, Филип, неужели тебе даже неинтересно? Неужели тебя не волнуют наши злоключения в Кимберли? Мы были в осаде, черт бы тебя побрал, мы чуть не погибли! Твой дядя Николас был убит, а Миранда… Миранда ранена. Неужели даже это не волнует тебя?
Филип отвернулся к окну, чтобы сдержать крик души, готовый сорваться с его губ. «Меня волнует, что вы всегда отбрасывали меня прочь, — хотелось ему бросить в лицо отцу. — Меня волнует, что ты как всегда взял с собой Миранду, а я остался в интернате. В каникулы дома со мной обращаются, как с ненужной вещью. И я решительно не желаю, чтобы тебе, Миранде и Лоре доставались все удовольствия, приключения и опасности, в то время как я зубрю латинские глаголы. И мне не по душе твоя женитьба на Лоре».
— Видимо, не приходится надеяться, что за время нашего отсутствия ты добился выдающихся или хотя бы удовлетворительных успехов в учебе?
Филип тщательно обдумал ответ, после чего покачал головой.
— Нет, — послушно согласился он.
— А есть что-нибудь, хоть что-то, в чем бы ты был лучше других?
— Конечно, нет.
— Или что-то, в чем ты хотя бы сносен?
— Ничего.
Филип улыбнулся. Он знал, и все преподаватели знали, что благодаря отлично соображающей голове и прекрасному здоровью он мог бы стать одним из первых и в учебе, и в спорте, если бы только пожелал. Но Филип не желал. Он не хотел делать ничего, что могло бы доставить удовольствие его отцу.
— Не воображай, — резко объявил Мэтью, — что только по праву наследника ты займешь место в моей империи. Я не намерен терпеть глупцов и бездельников, даже если они моей плоти и крови.
«А ты, ко всему прочему, не моей крови», — мысленно добавил он. Но формально Филип был его наследником, и сэр Мэтью, надеявшийся основать династию, сознавал, что выбора у него нет.
— Я запомню. — Губы Филипа искривила ироническая усмешка. Каким удовольствием было бы сказать в лицо отцу, что родительский бизнес это последнее, что он мог бы пожелать себе. Филип совершенно точно знал, чего хочет от жизни, и его желания не имели ничего общего с бизнесом — ни с золотым, ни с бриллиантовым.