Его память вернулась в те времена, когда он пытался вылечить Миранду: сначала медицинские обследования, проводимые с помощью камертонов и колокольчиков, потом диагноз: острый отит средней оболочки кровеносного сосуда — скопление жидкости в среднем ухе — и, наконец, операция, выполненная сэром Уильямом Делби в больнице святого Георга, а затем послеоперационное выздоровление.
— Как она будет слышать? — резко спросил Мэтью, когда реабилитационный курс был завершен.
— Перед операцией у Миранды было двадцать процентов от нормального слуха. Мы увеличили ее способность слышать до сорока процентов.
— И это все? — от разочарования голос Мэтью стал хриплым. — Можно еще что-нибудь сделать?
— Медицина здесь бессильна. В таких случаях хорошего результата можно добиться с помощью более эффективных слуховых аппаратов, но я все же предложил бы вам продолжать тренироваться в считывании по движениям губ.
Миранда глуха и останется глухой. Эта мучительная мысль столь ясно отразилась на лице Мэтью, что наблюдающая за ним Миранда все поняла. Она проиграла. Она не сможет нормально слышать и, значит, она неудачница, папа не будет ее любить. Когда сэр Уильям вышел из комнаты, маленькая девочка расплакалась.
— Не пугайся, — Мэтью отбросил ее волосы и стал четко выговаривать слова прямо перед ее залитым слезами лицом. — Ты слышишь лучше, чем раньше, и мы найдем тебе хороших учителей, которые научат тебя все понимать и красиво говорить. Иногда будет трудно, но я знаю, ты будешь стараться.
Миранда кивнула, чуть успокоившись. Стараться ради папы, это было ей знакомо.
И все остальное неважно, — яростно заявил Мэтью, словно хотел убедить не столько дочь, сколько себя. — Неважно!
Но все же это было важно, и они знали это, в особенности Миранда; ведь для нее приговор врача означал, что ей придется делать постоянные и неимоверно тяжелые усилия до самого конца жизни.
А сейчас Мэтью снял ее со стула и освободил от бриллиантов, сложив их в футляр. Перед тем, как закрыть крышку, он остановился, очарованный фантастическим блеском драгоценностей. Ему стало жаль предавать их темноте футляра. Свет и тьма — разве не так говорила графиня, когда подарила ему грушевидную подвеску? «История этого бриллианта кровь и резня, предательство и зло: бриллианты порождают ревность, алчность и ненависть, в их сияют таится тьма смерти». Он молча посмеялся над этим женским вздором. Мэтью был уверен, что бриллиант не только не вредил ему, но и приносил удачу — ведь он лежал в его кармане во время неудачного покушения на него Дани Стейна.
Но за Миранду он беспокоился. Во время осады Кимберли ее в целях безопасности отправили в глубину алмазной шахты, и с тех пер она боялась темноты; ведь в темноте она не могла не только слышать, но и видеть, и становилась совершенно беспомощной. Но Мэтью беспокоила только глухота Миранды. Он позабыл — да никогда и не воспринимал всерьез — угрозу, брошенную ему в лицо Дани Стейном во время их последней встречи. А Дани грозился перенести свою ненависть на следующее поколение Брайтов.
Хотя это был первый вечер Мэтью дома, они посетили бал Эмблсайдов — Мэтью считал лорда и леди Эмблсайд своими старейшими друзьями, но для Лоры они были родителями Рэйфа Деверилла. За обедом Мэтью с удовлетворением отметил, что Шарлотта Эмблсайд усадила Лору и Рэйфа на противоположных концах стола, а рядом с сыном посадила невзрачную, но богатую дебютантку. Последнее обстоятельство доставило Мэтью еще большее удовольствие, но когда обед закончился и мужчин обнесли вином, он обнаружил, что остался наедине с Рэйфом в углу большой столовой.
— Итак, вы вернулись из Трансвааля, сэр Мэтью. Что же вы там видели?
— Насколько я помню, я видел алмаз, — с сарказмом огрызнулся Мэтью.
— О, конечно, алмаз — это единственное, что вы заметили. — Рэйф вновь наклонился к обеденному столу и сложил руки. — Но ведь в Трансваале не только алмазы, там есть и люди.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я спрашиваю, оправились ли люди от войны. Я спрашиваю, есть ли какие-либо признаки, что они могут простить… или забыть…