Тезка его, Володя Фиалков… Парнишка ничего себе, но в рыбалке тупой, как чурка. К тому же дед у него доктор, живут они богато. Вон какой у них домина! Не коммуналка — свой. А сад? У кого еще груши, сливы и виноград в городе? А конюшня с ездовой лошадью и легковая бричка с кожаным сиденьем? И кучер… Если Володя Фиалков проговорится деду, тот каких угодно рыбаков наймет и они ему живенько сома изловят.
Однажды Володя Живодуев с Толиком Опресноковым, по кличке Рыжик, подсмотрели, как Фиалковы едят.
Из фиалковского дома восемь окон выходят на улицу, заросшую от тротуара до тротуара через всю проезжую часть травой-муравой. Окна высоко, завалинка под ними узкая. Во всех комнатах темно, а в столовой свет. Живодуев Рыжику подставил спину, тот взобрался ему на плечи, потянул раму, она подалась, он шторку пальчиком в сторону, смотрит в щелку. Слез, шепчет:
— Курицу едят. Старуха подцепила из кастрюли курицу и на тарелку ее. Целиком. Сегодня какой день?
— Среда.
— Вот, видишь… среда. А они курицу едят. — Рыжик сглотнул слюну. — Давай, Вовчим, жабу бросим…
Тут же, у фиалковских ворот, Рыжик поймал жабу, опять вскарабкался на спину Живодуеву, распахнул окно пошире, занавеску отдернул и во весь замах, не скрываясь, шмякнул жабу на стол…
И похохотали же они потом за углом, по очереди нюхая Рыжикову ладонь, на которую жаба набрызгала чем-то духовитым!
На сома нужна будет толстая леска из конского волоса, размышлял Володя Живодуев. Говорят, если нет шелкового шнура, обязательно из конского. Сом ее примется перегрызать, а в леске волосок о волосок как заскрипит! Сомы этого скрипу боятся больше всего. Тут его и тяни…
Володя стал вспоминать, какая у Фиалковых лошадь: кобыла или жеребчик? Вспомнил — мочится назад, кобыла, значит. Это плохо. Моча на хвост попадает, не тот волос, у жеребчика много крепче.
Фиалков в напарники не подходил.
«Никитин? — вяло подумал Живодуев о стороже промартели „Красные бойцы“. — Хорошо, если бы Никитин… Но о нем и думать нечего. Между ними все кончено раз и навсегда».
Подошел бы Гришка Милюк, пучеглазый парень, казался он неуклюжим и ленивым, на самом же деле был очень сильным, и ловким.
Милюки — из украинцев, но от украинского происхождения осталась у них одна лишь фамилия да еще детская Гришкина дразнилка:
Вовка, Вовка, бубэнэц, Половина жэрэбэц… —что означало: обидчик сразу и жеребец и бубенец на жеребце. Гришка подставлял в дразнилку любое имя по необходимости, подкрепляя ее, при случае, и кулаками.
Был он старше Володи Живодуева года на три, но выглядел еще взрослее; как только вернулся с фронта отец, он отошел от уличной компании. Работящая семья у них, вкалывают по хозяйству, как проклятые. В глазах — снисходительная усмешка ко всему миру. Собой довольны. А почему бы и нет? Двор у них тянется через весь квартал — раза в три больше, чем у Фиалковых. И помидорами они могут гордиться. И поросятами, курами, коровой, овечками… Только Милюки живность так просто, как Фиалковы, не едят.
Старший Милюк развозит на лошадке по буровым питьевую воду. База нефтяников, где содержались, соседствуя, техника и лошади, от города километрах в семи. Сюда отец Гришки добирается из дома на мотоцикле. Объезжает гору, дальше лугами до мельницы, через плотину, по уреме[1] мимо озер… А здесь уж совсем рядом. Запрягает лошадь, трогает чалого в путь и катит себе на водовозной бочке по степным извилистым дорогам от буровой до буровой, пока солнце к закату не склонится и степь не станет синеватой от покрывших ее травных теней. Чем не работа? Вечером опять пересаживается с бочки на мотоцикл, передав лошадь конюху, — и домой. Приедет, сам — ну, коряга корягой, от солнца продубевший, волосы сивые, «харлей» закатит в сарай и давай из его люльки гостинцы доставать: случайно задавленного гуся, рыбу, сусликов. Тех самых, свистунов. Все брезгуют ими, но Милюки к суслиному мясу добавят побольше луку, едят за кроличье. А почему бы и нет? Суслики травой питаются, всякими семенами, пшеничным зерном. Откуда им погаными быть? Их поганость — от людских предрассудков.
Пока отец моется под душем — он у Милюков в домике над отхожим местом: на крыше бочка с водой, воду солнышко греет, внизу от бочки трубка с брызгалкой, — Гришка сусликов обдирает. Стянет шкурки с них, как чулочки, натянет на рогульки и повесит в сарае. У них в хозяйстве ничего не пропадает. Головы и потроха суслячьи — свинке в корыто, та их за будь, здоров схрупает да и орет: еще давай. Одно плохо, опасные у них свиньи вырастают, к крови приучены, могут заесть заживо.