Виктор уверил, что Альбина не станет вмешивать меня, поскольку это испортит образ скорбящей по погибшему сыну матери. О том, насколько Виктор не знал жену, я поняла в понедельник утром.
Их было трое. В серых плащах и черных шляпах, несмотря на тепло, принесенное солнечным маем. В начищенных до блеска туфлях и с отличительными особенностями международной полиции стриксов в виде массивных перстней с темным камнем. Солнцезащитные очки скрывали глаза, а лица были абсолютно непроницаемыми. Один из них, представившийся Джеком Уилмором, сидел в кресле напротив моего стола и невозмутимо потягивал кофе, заботливо принесенный Верочкой. Другие обступили его с двух сторон, будто средневековая стража.
– Вы знаете, зачем мы здесь? – спросил он на английском, ставя чашку на блюдце без единого звука. В его голосе слышались отголоски не выводимого британского акцента. Скверно. Британцы, по слухам, совершенно не умеют сочувствовать…
– Догадываюсь, – кивнула я. Нет смысла препираться, когда «интерпол» стриксов заявился к тебе на чашечку кофе. Ложь эти ищейки чуют за версту, выдержку тренируют годами, а жалости не знают совсем. В моем положении, с мерцающим за несколько кварталов фоном донора врать – величайшая глупость.
Впрочем, подробной правды от меня пока никто не требовал.
Главный дознаватель кивнул и поставил кофе на стол – также без единого звука.
– Вам придется проехать с нами для уточнения некоторых подробностей. Предупредите персонал, совершите необходимые звонки, после чего передайте нам мобильный телефон и документы.
– Надолго меня… забирают? – спросила я и с неудовольствием заметила, что голос дрогнул. Этот факт не укрылся от Джека, и он усмехнулся. Как мне показалось, моим состоянием он был полностью удовлетворен. Гад!
– Все зависит от вас, госпожа Валевская.
Что ж, понятно, изображать Алису не придется. И хорошо. Наверное… Все же, я безумно устала притворяться и юлить. Я не сделала ничего плохого, а в сложившейся ситуации всего лишь жертва. Единственная моя оплошность в том, что не явилась в совет сама, но это решение вполне можно списать на страх быть «съеденной», ведь Белецкий в последнюю нашу встречу меня чуть не угробил.
Я сдержанно кивнула и вышла из кабинета, оставляя американцам возможность осмотреться и сделать выводы. Мне же нужно было уладить важные вопросы, дознаватели явно не собирались давать мне много времени, поэтому следовало поторопиться.
Я оставила Верочке необходимые инструкции, ключи от клиент-банка и план закупок на месяц. Хорошо бы еще составить доверенность, но такой возможности не представлялось, поэтому оставалось только надеяться, что в совете меня продержат недолго, и салон не пойдет ко дну к радости Альбины. В том, что она задумала утопить меня и Виктора, я практически не сомневалась. Поэтому готовиться нужно к самому скверному исходу. Ничего, выкарабкаюсь. В деле смерти Светы мое положение было куда хуже. Теперь же на моей стороне правда. К тому же, у меня появился явный шанс повлиять на судьбу Егора.
После передачи Вере дел я набрала номер Виктора. Он взял трубку почти сразу, услышанному почти не удивился. Посоветовал рассказать о нашей якобы любовной связи, и тогда версию Альбины можно было вполне списать на ревность.
От этой версии я категорически отказалась. Играть в игры с международной полицией – себе дороже. Да и не смогла бы я правдиво соврать о подобном. Тогда Виктор попросил не трепаться до приезда в совет. С этим я вполне могла справиться: до начала официального допроса я имела право хранить молчание и все такое.
Впрочем, меня ни о чем не спрашивали в дороге. Водитель вез нас по расцветающему весеннему городу, я сидела на заднем сиденье, зажатая с двух сторон молчаливыми представителями закона, а главный дознаватель бросал на меня подозрительные взгляды в зеркало заднего вида.
Мне удалось подавить страх. Не знаю даже, как получилось, ведь происходящее напоминало тот случай перед судом по делу смерти Светы. Темный глянцевый бок старенького «Форда», колотящееся в груди сердце, невозмутимые лица местных следователей. Они старательно отводили глаза, а я отчего-то вспоминала, что с каждым из них хорошо знакома, мы пили вместе кофе, подшучивали над коллегами, интересовались личной жизнью друг друга. Порой давали друг другу советы. Тогда они не выглядели больше дружелюбными. Как и совет старейшин, бросающих мне в лицо обидные обвинения.